Мы узнали, что атака на юге прошла без успеха. В ту ночь атака не возобновлялась, но мы узнали, что на севере фронт прорван. Ночью нам дали знать, чтобы мы готовились к отступлению. Мне сказал об этом капитан. Он получил сведения из штаба бригады. Немного спустя он вернулся от телефона и сказал, что все неправда. Штабу дан приказ во что бы то ни стало удержать позиции на Баинзицце. Я спросил о прорыве, и он сказал, что в штабе говорят, будто австрийцы прорвали фронт двадцать седьмого армейского корпуса в направлении Капоретто. На севере весь вчерашний день шли ожесточенные бои.
- Если эти сукины дети их пропустят, нам крышка, - сказал он.
- Это немцы атакуют, - сказал один из врачей. Слово "немцы" внушало страх. Мы никак не хотели иметь дело с немцами.
- Там пятнадцать немецких дивизий, - сказал врач. - Они прорвались, и мы будем отрезаны.
- В штабе бригады говорят, что мы должны у держать эти позиции. Говорят, прорыв не серьезный, и мы будем теперь держать линию фронта от Монте-Маджоре через горы.
- Откуда у них эти сведения?
- Из штаба дивизии.
- О том, что нужно готовиться к отступлению, тоже сообщили из штаба дивизии.
- Наше начальство - штаб армии, - сказал я. - Но здесь мое начальство вы. Если вы велите мне ехать, я поеду. Но выясните точно, каков приказ.
- Приказ таков, что мы должны оставаться здесь. Ваше дело перевозить раненых на распределительный пункт.
- Нам иногда приходится перевозить и с распределительного пункта в полевые госпитали, - сказал я. - А скажите, - я никогда не видел отступления: если начинается отступление, каким образом эвакуируют всех раненых?
- Всех не эвакуируют. Забирают, сколько возможно, а прочих оставляют.
- Что я повезу на своих машинах?
- Госпитальное оборудование.
- Понятно, - сказал я.
На следующую ночь началось отступление. Стало известно, что немцы и австрийцы прорвали фронт на севере и идут горными ущельями на Чивидале и Удине. Отступали под дождем, организованно, сумрачной тихо. Ночью, медленно двигаясь по запруженным дорогам, мы видели, как проходили под дождем войска, ехали орудия, повозки, запряженные лошадьми, мулы, грузовики, и все это уходило от фронта. Было не больше беспорядка, чем при продвижении вперед.
В ту ночь мы помогали разгружать полевые госпитали, которые были устроены в уцелевших деревнях на плато, и отвозили раненых к Плаве, а назавтра весь день сновали под дождем, эвакуируя госпитали и распределительный пункт Плавы. Дождь лил упорно, и под октябрьским дождем армия Баинзиццы спускалась с плато и переходила реку там, где весной этого года были одержаны первые великие победы.
В середине следующего дня мы прибыли в Горицию. Дождь перестал, и в городе было почти пусто. Проезжая по улице, мы увидели грузовик, на который усаживали девиц из солдатского борделя. Девиц было семь, и все они были в шляпах и пальто и с маленькими чемоданчиками в руках. Две из них плакали. Третья улыбнулась нам, высунула язык и повертела им из стороны в сторону. У нее были толстые припухлые губы и черные глаза.
Я остановил машину, вышел и заговорил с хозяйкой. Девицы из офицерского дома уехали рано утром, сказала она. Куда они направляются? В Конельяно, сказала она. Грузовик тронулся. Девица с толстыми губами снова показала нам язык. Хозяйка помахала рукой. Две девицы продолжали плакать. Другие с любопытством оглядывали город. Я снова сел в машину.
- Вот бы нам ехать вместе с ними, - сказал Бонелло. - Веселая была бы поездка.
- Поездка и так будет веселая, - сказал я.
- Поездка будет собачья.
- Я это и подразумевал, - сказал я. Мы выехали на аллею, которая вела к нашей вилле.
- Хотел бы я быть там, когда эти пышечки расположатся на месте и примутся за дело.
- Вы думаете, они так сразу и примутся?
- Еще бы! Кто же во второй армии не знает этой хозяйки?
Мы были уже перед виллой.
- Ее называют мать игуменья, - сказал Бонелло. - Девицы новые, но ее-то знает каждый. Их, должно быть, привезли только что перед отступлением.
- Теперь потрудятся.
- Вот и я говорю, что потрудятся. Хотел бы я позабавиться с ними на даровщинку. Все-таки дерут они там, в домах. Государство обжуливает нас.
- Отведите машину, пусть механик ее осмотрит, - сказал я. - Смените масло и проверьте дифференциал. Заправьтесь, а потом можете немного поспать.
- Слушаюсь.
Вилла была пуста. Ринальди уехал с госпиталем. Майор увез в штабной машине медицинский персонал.
На окне оставлена была для меня записка с указанием погрузить на машины оборудование, сложенное в вестибюле, и следовать в Порденоне. Механики уже уехали. Я вернулся в гараж. Остальные две машины пришли, пока я ходил на виллу, и шоферы стояли во дворе. Опять стал накрапывать дождь.
- Я до того спать хочу, что три раза заснул по дороге от Плавы, сказал Пиани. - Что будем делать, tenente?
- Сменим масло, смажем, заправимся, подъедем к главному входу и погрузим добро, которое нам оставили.
- И сразу в путь?
- Нет, часа три поспим.
- Черт, поспать - это хорошо, - сказал Бонелло. - А то бы я за рулем заснул.
- Как ваша машина, Аймо? - спросил я.
- В порядке.
- Дайте мне кожан, я помогу вам.
- Не нужно, tenente, - сказал Аймо. - Тут дела немного. Вы идите укладывать свои вещи.
- Мои вещи все уложены, - сказал я. - Я пойду вытащу весь этот хлам, что они нам оставили. Подавайте машины, как только управитесь.
Они подали машины к главному входу виллы, и мы нагрузили их госпитальным имуществом, которое было сложено в вестибюле. Скоро все было готово, и автомобили выстроились под дождем вдоль обсаженной деревьями аллеи. Мы вошли в дом.
- Разведите огонь в кухне и обсушитесь, - сказал я.
- Наплевать, буду мокрый, - сказал Пиани. - Я спать хочу.
- Я лягу на кровати майора, - сказал Бонелло. - Лягу там, где старикашке сны снились.
- Мне все равно, где ни спать, - сказал Пиани.
- Вот тут есть две кровати. - Я отворил дверь.
- Я никогда не был в этой комнате, - сказал Бонелло.
- Это была комната старой жабы, - сказал Пиани.
- Ложитесь тут оба, - сказал я. - Я разбужу вас.
- Если вы проспите, tenente, нас австрийцы разбудят, - сказал Бонелло.
- Не просплю, - сказал я. - Где Аймо?
- Пошел на кухню.
- Ложитесь спать, - сказал я.
- Я лягу, - сказал Пиани. - Я весь день спал сидя. У меня прямо лоб на глаза наезжает.
- Снимай сапоги, - сказал Бонелло. - Это жабина кровать.
- Плевать мне на жабу!
Пиани улегся на кровати, вытянув ноги в грязных сапогах, подложив руку под голову. Я пошел на кухню. Аймо развел в плите огонь и поставил котелок с водой.
- Надо приготовить немножко спагетти, - сказал он. - Захочется есть, когда проснемся.
- А вы спать не хотите, Бартоломео?
- Не очень. Как вода вскипит, я пойду. Огонь сам погаснет.
- Вы лучше поспите, - сказал я. - Поесть можно сыру и консервов.
- Так будет лучше, - сказал он. - Тарелка горячего подкрепит этих двух анархистов. А вы ложитесь спать.
- В комнате майора есть постель.
- Вот вы там и ложитесь.
- Нет, я пойду в свою старую комнату. Хотите выпить, Бартоломео?
- Когда будем выезжать, tenente. Сейчас это мне ни к чему.
- Если через три часа вы проснетесь, а я еще буду спать, разбудите меня, хорошо?
- У меня часов нет.
- В комнате майора есть стенные часы.
- Ладно.
Я прошел через столовую и вестибюль и по мраморной лестнице поднялся в комнату, где жили мы с Ринальди. Шел дождь. Я подошел к окну и выглянул. В надвигавшейся темноте я различил три машины, стоявшие одна за другой под деревьями. С деревьев стекала вода. Было холодно, и капли повисали на ветках. Я лег на постель Ринальди и не стал бороться со сном.
Прежде чем выехать, мы поели на кухне. Аймо приготовил спагетти с луком и накрошил в миску мясных консервов. Мы уселись за стол и выпили две бутылки вина из запасов, оставленных в погребе виллы. Было уже совсем темно, и дождь все еще шел. Пиани сидел за столом совсем сонный.
- Мне отступление больше нравится, чем наступление, - сказал Бонелло. При отступлении мы пьем барбера.
- Это мы сейчас пьем. Завтра будем пить дождевую воду, - сказал Аймо.
- Завтра мы будем в Удине. Мы будем пить шампанское. Там все лежебоки живут. Проснись, Пиани! Мы будем пить шампанское завтра в Удине.
- Я не сплю, - сказал Пиани. Он положил себе на тарелку спагетти и мяса. - Томатного соуса не хватает, Барто.
- Нигде не нашел, - сказал Аймо.
- Мы будем пить шампанское в Удине, - сказал Бонелло. Он наполнил свой стакан прозрачным красным барбера.
- Не пришлось бы нам наглотаться дерьма еще до Удине, - сказал Пиани.
- Вы сыты, tenente? - спросил Аймо.
- Вполне. Передайте мне бутылку, Бартсломео.
- У меня еще есть по бутылке на брата, чтоб с собой взять, - сказал Аймо.
- Вы совсем не спали?
- Я не люблю долго спать. Я поспал немного.
- Завтра мы будем спать в королевской постели, - сказал Бонелло. Он был отлично настроен.
- Завтра, может статься, мы будем спать в дерьме, - сказал Пиани.
- Я буду спать с королевой, - сказал Бонелло. Он оглянулся, чтоб посмотреть, как я отнесся к его шутке.
- Ты будешь спать с дерьмом, - сказал Пиани сонным голосом.
- Это государственная измена, tenente, - сказал Бонелло. - Правда, это государственная измена?
- Замолчите, - сказал я. - Слишком вы разгулялись от капли вина.
Дождь лил все сильнее. Я поглядел на часы. Было половина десятого.
- Пора двигать, - сказал я и встал.
- Вы с кем поедете, tenente? - спросил Бонелло.
- С Аймо. Потом вы. Потом Пиани. Поедем по дороге на Кормонс.
- Боюсь, как бы я не заснул, - сказал Пиани.
- Хорошо. Я поеду с вами. Потом Бонелло. Потом Аймо.
- Это лучше всего, - сказал Пиани. - А то я совсем сплю.
- Я поведу машину, а вы немного поспите.
- Нет. Я могу вести, раз я знаю, что есть кому меня разбудить, если я засну.
- Я вас разбужу. Погасите свет, Барто.
- А пускай его горит, - сказал Бонелло. - Нам здесь больше не жить.
- У меня там сундучок в комнате, - сказал я. - Вы мне поможете его снести, Пиани?
- Мы сейчас возьмем, - сказал Пиани. - Пошли, Альдо.
Он вышел вместе с Бонелло. Я слышал, как они поднимались по лестнице.
- Хороший это город, - сказал Бартоломео Аймо. Он положил в свой вещевой мешок две бутылки вина и полкруга сыру. - Другого такого города нам уже не найти. Куда мы отступаем, tenente?
- За Тальяменто, говорят. Госпиталь и штаб будут в Порденоне.
- Тут лучше, чем в Порденоне.
- Я в Порденоне не был, - сказал я. - Я только проезжал мимо.
- Городок не из важных, - сказал Аймо.
Глава двадцать восьмая
Когда мы выезжали из Гориции, город в темноте под дождем был пустой, только колонны войск и орудий проходили по главной улице. Еще было много грузовиков и повозок, все это ехало по другим улицам и соединялось на шоссе. Миновав дубильни, мы выехали на шоссе, где войска, грузовики, повозки, запряженные лошадьми, и орудия шли одной широкой, медленно движущейся колонной. Мы медленно, но неуклонно двигались под дождем, почти упираясь радиатором в задний борт нагруженного с верхом грузовика, покрытого мокрым брезентом. Вдруг грузовик остановился. Остановилась вся колонна. Потом она снова тронулась, мы проехали еще немного и снова остановились. Я вылез и пошел вперед, пробираясь между грузовиками и повозками и под мокрыми мордами лошадей. Затор был где-то впереди. Я свернул с дороги, перебрался через канаву по дощатым мосткам и пошел по полю, начинавшемуся сразу же за канавой. Удаляясь от дороги, я все время видел между деревьями неподвижную под дождем колонну. Я прошел около мили. Колонна стояла на месте, хотя за неподвижным транспортом мне видно было, что войска идут. Я вернулся к машинам. Могло случиться, что затор образовался под самым Удине. Пиани спал за рулем. Я уселся рядом с ним и тоже заснул. Спустя несколько часов я услышал скрежет передачи на грузовике впереди нас. Я разбудил Пиани, и мы поехали, то подвигаясь вперед на несколько ярдов, то останавливаясь, то снова трогаясь. Дождь все еще шел.
Ночью колонна снова стала и не двигалась с места. Я вылез и пошел назад, проведать Бонелло и Аймо. В машине Бонелло с ним рядом сидели два сержанта инженерной части. Когда я подошел, они вытянулись и замерли.
- Их оставили чинить какой-то мост, - сказал Бонелло. - Они не могут найти свою часть, так я согласился их подвезти.
- Если господин лейтенант разрешит.
- Разрешаю, - сказал я.
- Наш лейтенант американец, - сказал Бонелло. - Он кого хочешь подвезет.
Один из сержантов улыбнулся. Другой спросил у Бонелло, из североамериканских я итальянцев или из южноамериканских.
- Он не итальянец. Он англичанин из Северной Америки.
Сержанты вежливо выслушали, но не поверили. Я оставил их и пошел к Аймо. Рядом с ним в машине сидели две девушки, и он курил, откинувшись в угол.
- Барто, Барто! - сказал я. Он засмеялся.
- Поговорите с ними, tenente, - сказал он. - Я их не понимаю. Эй! - Он положил руку на бедро одной из девушек и дружески сжал его. Девушка плотнее закуталась в шаль и оттолкнула его руку. - Эй! - сказал он. - Скажите tenente, как вас зовут и что вы тут делаете.
Девушка свирепо поглядела на меня. Вторая девушка сидела потупившись. Та, которая смотрела на меня, сказала что-то на диалекте, но я ни слова не понял. Она была смуглая, лет шестнадцати на вид.
- Sorella? (Сестра? (итал.)) - спросил я, указывая на вторую девушку.
Она кивнула головой и улыбнулась.
- Так, - сказал я и потрепал ее по колену. Я почувствовал, как она съежилась, когда я прикоснулся к ней. Сестра по-прежнему не поднимала глаз. Ей можно было дать годом меньше. Снова Аймо положил руку старшей на бедро, и она оттолкнула ее. Он засмеялся.
- Хороший человек. - Он указал на самого себя. - Хороший человек. - Он указал на меня. - Не надо бояться.
Девушка смотрела на него свирепо. Они были похожи на двух диких птиц.
- Зачем же она со мной поехала, если я ей не нравлюсь? - спросил Аймо. - Я их только поманил, а они сейчас же влезли в машину. - Он обернулся к девушке. - Не бойся, - сказал он. - Никто тебя не... - Он употребил грубое слово. - Тут негде... - Я видел, что она поняла слово, но больше ничего. В се глазах, смотревших на него, был смертельный испуг. Она еще плотнее закуталась в свою шаль. - Машина полна, - сказал Аймо. - Никто тебя не... Тут негде...
Каждый раз, когда он произносил это слово, девушка съеживалась. Потом, вся съежившись и по-прежнему глядя на него, она заплакала. Я увидел, как у нее затряслись губы и слезы покатились по ее круглым щекам. Сестра, не поднимая глаз, взяла ее за руку, и так они сидели рядом. Старшая, такая свирепая раньше, теперь громко всхлипывала.
- Испугалась, видно, - сказал Аймо. - Я вовсе не хотел пугать ее.
Он вытащил свой мешок и отрезал два куска сыру. - Вот тебе, - сказал он. - Не плачь.
Старшая девушка покачала головой и продолжала плакать, но младшая взяла сыр и стала есть. Немного погодя младшая дала сестре второй кусок сыру, и они обе ели молча. Старшая все еще изредка всхлипывала.
- Ничего, скоро успокоится, - сказал Аймо.
Ему пришла в голову мысль.
- Девушка? - спросил он ту, которая сидела с ним рядом. Она усердно закивала головой. - Тоже девушка? - Он указал на сестру. Обе закивали, и старшая сказала что-то на диалекте.
- Ну, ну, ладно, - сказал Бартоломео. - Ладно.
Обе как будто приободрились.
Я оставил их в машине с Аймо, который сидел, откинувшись в угол, а сам вернулся к Пиани. Колонна транспорта стояла неподвижно, но мимо нее все время шли войска. Дождь все еще лил, и я подумал, что остановки в движении колонны иногда происходят из-за того, что у машин намокает проводка. Скорее, впрочем, от того, что лошади или люди засыпают на ходу. Но ведь случаются заторы и в городах, когда никто не засыпает на ходу. Все дело в том, что тут и автотранспорт и гужевой вместе. От такой комбинации толку мало. От крестьянских повозок вообще мало толку. Славные эти девушки у Барто. Невинным девушкам не место в отступающей армии. Две невинные девушки. Еще и религиозные, наверно. Не будь войны, мы бы, наверно, все сейчас лежали в постели. В постель свою ложусь опять. Кэтрин сейчас в постели, у нее две простыни, одна под ней, другая сверху. На каком боку она спит? Может быть, она не спит. Может быть, она лежит сейчас и думает обо мне. Вей, западный ветер, вей. Вот он и повеял, и не дождиком, а сильным дождем туча пролилась. Всю ночь льет дождь. Ты знал, что всю ночь будет лить дождь, которым туча пролилась. Смотри, как он льет. Когда бы милая моя со мной в постели здесь была. Когда бы милая моя Кэтрин. Когда бы милая моя с попутной тучей принеслась. Принеси ко мне мою Кэтрин, ветер. Что ж, вот и мы попались. Все на свете попались, и дождику не потушить огня. - Спокойной ночи, Кэтрин, сказал я громко. - Спи крепко. Если тебе очень неудобно, дорогая, ляг на другой бок, - сказал я. - Я принесу тебе холодной воды. Скоро наступит утро, и тебе будет легче. Меня огорчает, что тебе из-за него так неудобно. Постарайся уснуть, моя хорошая.
Я все время спала, сказала она. Ты разговаривал во сне. Ты нездоров?
Ты правда здесь?
Ну конечно, я здесь. И никуда не уйду. Это все для нас с тобой не имеет значения.
Ты такая красивая и хорошая. Ты от меня не уйдешь ночью?
Ну конечно, я не уйду. Я всегда здесь. Я с тобой, когда бы ты меня ни позвал.
- Ах ты,......! - сказал Пиани. - Поехали!
- Я задремал, - сказал я. Я посмотрел на часы. Было три часа утра. Я перегнулся через сиденье, чтобы достать бутылку барбера.
- Вы разговаривали во сне, - сказал Пиани.
- Мне снился сон по-английски, - сказал я. Дождь немного утих, и мы двигались вперед. Перед рассветом мы опять остановились, и когда совсем рассвело, оказалось, что мы стоим на небольшой возвышенности, и я увидел весь путь отступления, простиравшийся далеко вперед, шоссе, забитое неподвижным транспортом, сквозь который просеивалась только пехота. Мы тронулись снова, но при дневном свете видно было, с какой скоростью мы подвигаемся, и я понял, что если мы хотим когда-нибудь добраться до Удине, нам придется свернуть с шоссе и ехать прямиком.
За ночь к колонне пристало много крестьян с проселочных дорог, и теперь в колонне ехали повозки, нагруженные домашним скарбом; зеркала торчали между матрацами, к задкам были привязаны куры и утки. Швейная машина стояла под дождем на повозке, ехавшей впереди нас. Каждый спасал, что у него было ценного. Кое-где женщины сидели на повозках, закутавшись, чтобы укрыться от дождя, другие шли рядом, стараясь держаться как можно ближе. В колонне были теперь и собаки, они бежали, прячась под днищами повозок. Шоссе было покрыто грязью, в канавах доверху стояла вода, и земля в полях задеревьями, окаймлявшими шоссе, казалась слишком мокрой и слишком вязкой, чтобы можно было отважиться ехать прямиком. Я вышел из машины и прошел немного вперед, отыскивая удобное место, чтобы осмотреться и выбрать поворот на проселок. Проселочных дорог было много, но я опасался попасть на такую, которая никуда не приведет. Я все их видел не раз, когда мы проезжали в машине по шоссе, но ни одной не запомнил, потому что машина шла быстро, и все они были похожи одна на другую. Я только знал, что от правильного выбора дороги будет зависеть, доберемся ли мы до места. Неизвестно было, где теперь австрийцы и как обстоят дела, но я был уверен, что, если дождь перестанет и над колонной появятся самолеты, все пропало. Пусть хоть несколько машин останется без водителей или несколько лошадей падет, - и движение на дороге окончательно застопорится.
Дождь теперь лил не так сильно, и я подумал, что скоро может проясниться. Я прошел еще немного вперед, и, дойдя до узкой дороги с живой изгородью по сторонам, меж двух полей уходившей на север, решил, что по ней мы и поедем, и поспешил назад, к машинам. Я сказал Пиани, где свернуть, и пошел предупредить Аймо и Бонелло.
- Если она нас никуда не выведет, мы можем вернуться и снова примкнуть к колонне, - сказал я.
- А что же мне с этими делать? - спросил Бонелло. Его сержанты по-прежнему сидели рядом с ним. Они были небриты, но выглядели по-военному даже в этот ранний утренний час.
- Пригодятся, если нужно будет подталкивать машину, - сказал я. Я подошел к Аймо и сказал, что мы попытаемся проехать прямиком.
- А мне что делать с моим девичьим выводком? - спросил Аймо. Обе девушки спали.
- От них мало пользы, - сказал я. - Лучше бы вам взять кого-нибудь на подмогу, чтобы толкать машину.
- Они могут пересесть в кузов, - сказал Аймо. - В кузове есть место.
- Ну пожалуйста, если вам так хочется, - сказал я. - Но возьмите кого-нибудь с широкими плечами на подмогу.
- Берсальера, - улыбнулся Аймо. - Самые широкие плечи у берсальеров. Им измеряют плечи. Как вы себя чувствуете, tenente?
- Прекрасно. А вы?
- Прекрасно. Только очень есть хочется.
- Куда-нибудь мы доберемся этой дорогой, тогда остановимся и поедим.
- Как ваша нога, tenente?
- Прекрасно, - сказал я.
Стоя на подножке и глядя вперед, я видел, как машина Пиани отделилась от колонны и свернула на узкий проселок, мелькая в просветах голых ветвей изгороди. Бонелло повернул вслед за ним, а потом и Аймо сделал то же, и мы поехали за двумя передними машинами узкой проселочной дорогой с изгородью по сторонам. Дорога вела к ферме. Мы застали машины Пиани и Бонелло уже во дворе фермы. Дом был низкий и длинный, с увитым виноградом навесом над дверью. Во дворе был колодец, и Пиани уже доставал воду, чтобы наполнить свой радиатор. От долгой езды с небольшой скоростью вода вся выкипела. Ферма была брошена. Я оглянулся на дорогу. Ферма стояла на пригорке, и оттуда видно было далеко кругом, и мы увидели дорогу, изгородь, поля и ряд деревьев вдоль шоссе, по которому шло отступление. Сержанты шарили в доме. Девушки проснулись и разглядывали дом, колодец, два больших санитарных автомобиля перед домом и трех шоферов у колодца. Один из сержантов вышел из дома со стенными часами в руках.
назад<<< 1 . . . 14 . . . 24 >>>далее