- Будем говорить по-итальянски. Я тоже немного устал.

- О, но ведь если вы устали, вам должно быть легче говорить по-английски.

- По-американски.

- Да. По-американски. Пожалуйста, говорите по-американски. Это такой очаровательный язык.

- Я почти не встречаюсь теперь с американцами.

- Вы, вероятно, очень скучаете без их общества. Всегда скучно без соотечественников, а в особенности без соотечественниц. Я это знаю по опыту. Что ж, сыграем, или вы слишком устали?

- Я не устал. Я сказал это так, в шутку. Какую вы мне дадите фору?

- Вы много играли это время?

- Совсем не играл.

- Вы играете очень хорошо. Десять очков?

- Вы мне льстите.

- Пятнадцать?

- Это было бы прекрасно, но вы меня все равно обыграете.

- Будем играть на деньги? Вы всегда предпочитали играть на деньги.

- Давайте.

- Отлично. Я даю вам восемнадцать очков, и мы играем по франку очко.

Он очень красиво разыграл партию, и, несмотря на фору, я только на четыре очка обогнал его к середине игры. Граф Греффи нажал кнопку звонка, вызывая бармена.

- Будьте добры откупорить одну бутылку, - сказал он. Затем мне: - По стакану для настроения.

Вино было холодное, как лед, и очень сухое и хорошее.

- Будем говорить по-итальянски. Вы не возражаете? Это теперь моя слабость.

Мы продолжали играть, потягивая вино между ударами, беседуя по-итальянски, но вообще разговаривали мало, сосредоточась на игре. Граф Греффи выбил сотое очко, а я, несмотря на фору, имел только девяносто четыре. Он улыбнулся и потрепал меня по плечу.

- Теперь мы разопьем вторую бутылку, и вы расскажете мне о войне. - Он ждал, когда я сяду.

- О чем-нибудь другом, - сказал я.

- Вы не хотите говорить об этом? Хорошо. Что вы читали за последнее время?

- Ничего, - сказал я. - Боюсь, что я очень отупел.

- Нет. Но читать вам нужно.

- Что написано за время войны?

- Есть "Le feu" (Огонь (франц.)) одного француза, Барбюса. Есть "Мистер Бритлинг видит все насквозь".

- Это неправда.

- Что неправда?

- Он не видит все насквозь. Эти книги были у нас в госпитале.

- Значит, вы кое-что читали?

- Да, но хорошего ничего.

- Мне кажется, что в "Мистере Бритлинге" очень хорошо показана душа английской буржуазии.

- Я не знаю, что такое душа.

- Бедняжка. Никто не знает, что такое душа. Вы - croyant? (Верующий (франц.))

- Только ночью.

Граф Греффи улыбнулся и повертел стакан в пальцах.

- Я предполагал, что с возрастом стану набожнее, но почему-то этого не случилось, - сказал он. - Очень сожалею.

- Вы хотели бы жить после смерти? - сказал я и сейчас же спохватился, что глупо было упоминать о смерти. Но его не смутило это слово.

- Смотря как жить. Эта жизнь очень приятна. Я хотел бы жить вечно. - Он улыбнулся. - Мне это почти удалось.

Мы сидели в глубоких кожаных креслах, разделенные столиком с бокалами и шампанским в серебряном ведерке.

          - Если вы доживете до моего возраста, многое вам будет казаться странным.

- Вы не похожи на старика.

- Тело стареет. Иногда мне кажется, что у меня палец может отломиться, как кончик мелка. А дух не стареет, и мудрости не прибавляется.

- Вы мудры.

- Нет, это великое заблуждение - о мудрости стариков. Старики не мудры. Они только осторожны.

- Быть может, это и есть мудрость.

- Это очень непривлекательная мудрость. Что вы цените выше всего?

- Любимую женщину.

- Вот и я также. Это не мудрость. Жизнь вы цените?

- Да.

- Я тоже. Потому что это все, что у меня есть. И еще дни рождения, засмеялся он. - Видимо, вы более мудры, чем я. Вы не празднуете день своего рождения.

Мы оба потягивали вино.

- Что вы в самом деле думаете о войне? - спросил я.

- Я думаю, что она нелепа.

- Кто выиграет ее?

- Итальянцы.

- Почему?

- Они более молодая нация.

- Разве молодые нации всегда выигрывают войну?

- Они способны на это в известном периоде.

- А потом что?

- Они становятся старыми нациями.

- А вы еще говорите, что не мудры.

- Дорогой мой мальчик, это не мудрость. Это цинизм.

- Мне это кажется величайшей мудростью.

- Это не совсем так. Я мог бы вам привести примеры в подтверждение противоположного. Но это неплохо сказано. Мы выпили все шампанское?

- Почти.

- Может быть, выпьем еще? Потом я пойду переодеться.

- Пожалуй, не стоит больше.

- Вам в самом деле не хочется?

- Да.

Он встал.

- Желаю вам много удачи, и много счастья, и много, много здоровья.

- Благодарю вас. А я желаю вам жить вечно.

- Благодарю вас. Я так и делаю. А если вы когда-нибудь станете набожным, помолитесь за меня, когда я умру. Я уже нескольких друзей просил об этом. Я надеялся сам стать набожным, но этого не случилось.

Мне казалось, что он улыбнулся с грустью, но я не был уверен. Он был очень стар, и на его лице было очень много морщин, и в улыбке участвовало столько черточек, что оттенки терялись в них.

- Я, может быть, стану очень набожным, - сказал я. - Во всяком случае, я буду молиться за вас.

- Я всегда ожидал, что стану набожным. В моей семье все умирали очень набожными. Но почему-то этого не случилось.

- Еще слишком рано.

- Может быть, уже слишком поздно. Может быть, я пережил свое религиозное чувство.

- У меня оно появляется только ночью.

- Но ведь вы еще и любите. Не забывайте, что это тоже религиозное чувство.

- Вы думаете?

- Конечно. - Он сделал шаг к бильярду. - Вы очень добры, что сыграли со мной.

- Это было большим удовольствием для меня.

- Пойдемте наверх вместе.

 

 

Глава тридцать шестая

Ночью была гроза, и, проснувшись, я услышал, как дождь хлещет по оконным стеклам. В открытое окно заливала вода. Кто-то стучался в дверь. Я подошел к двери очень тихо, чтобы не разбудить Кэтрин, и отворил. Это был бармен. Он был в пальто и держал в руках мокрую шляпу.

- Мне нужно поговорить с вами, tenente.

- В чем дело?

- Дело очень серьезное.

Я огляделся. В комнате было темно. Я увидел лужу на полу под окном. Войдите, - сказал я. Я за руку провел его в ванную комнату, запер дверь и зажег свет. Я присел на край ванны.

- В чем дело, Эмилио? У вас какая-нибудь беда?

- Нет. Не у меня, а у вас, tenente.

- Вот как?

- Утром придут вас арестовать.

- Вот как?

- Я пришел сказать вам. Я был в городе и в кафе услышал разговор.

- Понимаю.

Он стоял передо мной, в мокром пальто, с мокрой шляпой в руках, и молчал.

- За что меня хотят арестовать?

- Что-то связанное с войной.

- Вы знаете - что?

- Нет. Но я знаю, что вас прежде видели здесь офицером, а теперь вы приехали в штатском. После этого отступления они каждого готовы арестовать.

Я минуту раздумывал.

- В котором часу они собирались прийти?

- Утром. Точного часа не знаю.

- Что вы советуете делать?

Он положил шляпу в раковину умывальника. Она была очень мокрая, и вода все время стекала на пол.

- Если за вами ничего нет, то вам нечего опасаться. Но попасть под арест всегда неприятно - особенно теперь.

- Я не хочу попасть под арест.

- Тогда уезжайте в Швейцарию.

- Как?

- На моей лодке.

- На озере буря, - сказал я.

- Буря миновала. Волны еще есть, но вы справитесь.

- Когда нам ехать?

- Сейчас. Они могут прийти рано утром.

- А наши вещи?

- Уложите их. Пусть ваша леди одевается. Я позабочусь о вещах.

- Где вы будете?

- Я подожду здесь. Не нужно, чтоб меня видели в коридоре.

Я отворил дверь, прикрыл ее за собой и вошел в спальню. Кэтрин не спала.

- Что там такое, милый?

- Ничего, Кэт, - сказал я. - Хочешь сейчас одеться и ехать на лодке в Швейцарию?

- А ты хочешь?

- Нет, - сказал я. - Я хочу лечь опять в постель.

- Что случилось?

- Бармен говорит, что утром меня придут арестовать.

- А бармен в своем уме?

- Да.

- Тогда, пожалуйста, милый, одевайся поскорее, и сейчас же едем. - Она села на край постели. Она была еще сонная. - Это бармен там, в ванной?

- Да.

- Так я не буду умываться. Пожалуйста, милый, отвернись, и я в одну минуту оденусь.

Я увидел ее белую спину, когда она снимала ночную сорочку, и потом я отвернулся, потому что она так просила. Она уже начала полнеть от беременности и не хотела, чтоб я ее видел. Я оделся, слушая шум дождя за окном. Мне почти нечего было укладывать.

- У меня еще много места в чемодане, Кэт, если тебе нужно.

- Я уже почти все уложила, - сказала она. - Милый, я ужасно глупая, но скажи мне, зачем бармен сидит в ванной?

- Тес, он ждет, чтоб снести наши вещи вниз.

- Какой славный!

- Он мой старый друг, - сказал я. - Один раз я чуть не прислал ему трубочного табаку.

Я посмотрел в открытое окно, за которым темнела ночь. Озера не было видно, только мрак и дождь, но ветер улегся.

- Я готова, милый, - сказала Кэтрин.

- Хорошо. - Я подошел к двери ванной. - Вот чемоданы, Эмилио, - сказал я. Бармен взял оба чемодана.

- Вы очень добры, что хотите помочь нам, - сказала Кэтрин.

- Пустяки, леди, - сказал бармен. - Я очень рад помочь вам, только не хотел бы нажить себе этим неприятности. Слушайте, - сказал он мне, - я спущусь с вещами по черной лестнице и пройду прямо к лодке. Вы идите спокойно, как будто собрались на прогулку.

- Чудесная ночь для прогулки, - сказала Кэтрин.

- Ночь скверная, что и говорить.

- Как хорошо, что у меня есть зонтик, - сказала Кэтрин.

Мы прошли по коридору и по широкой, устланной толстым ковром лестнице. Внизу, у дверей, сидел за своей конторкой портье.

Он очень удивился, увидя нас.

- Вы хотите выйти, сэр? - спросил он.

- Да, - сказал я. - Мы хотим посмотреть озеро в бурю.

- У вас нет зонта, сэр?

- Нет, - сказал я. - У меня непромокаемое пальто.

Он с сомнением оглядел меня. - Я вам дам зонт, сэр, - сказал он. Он вышел и возвратился с большим зонтом. - Немножко великоват, сэр, - сказал он. Я дал ему десять лир. - О, вы слишком добры, сэр. Очень вам благодарен, - сказал он.

Он раскрыл перед нами двери, и мы вышли под дождь. Он улыбнулся Кэтрин, и она улыбнулась ему. - Не оставайтесь долго снаружи в бурю, - сказал он. Вы промокнете, сэр и леди. - Он был всего лишь младший портье, и его английский язык еще грешил буквализмами.

- Мы скоро вернемся, - сказал я.

Мы пошли под огромным зонтом по дорожке, и дальше мокрым темным садом к шоссе, и через шоссе к обсаженной кустарником береговой аллее. Ветер дул теперь с берега. Это был сырой, холодный ноябрьский ветер, и я знал, что в горах идет снег. Мы прошли по набережной вдоль прикованных в нишах лодок к тому месту, где стояла лодка бармена. Вода была темнев камня. Бармен вышел из-за деревьев.

- Чемоданы в лодке, - сказал он.

- Я хочу заплатить вам за лодку, - сказал я.

- Сколько у вас есть денег?

- Не очень много.

- Вы мне потом пришлете деньги. Так будет лучше.

- Сколько?

- Сколько захотите.

- Скажите мне, сколько?

- Если вы доберетесь благополучно, пришлите мне пятьсот франков. Это вас не стеснит, если вы доберетесь.

- Хорошо.

- Вот здесь сандвичи. - Он протянул мне сверток. - Все, что нашлось в баре. А здесь бутылка коньяку и бутылка вина.

Я положил все в свой чемодан. - Позвольте мне заплатить за это.

- Хорошо, дайте мне пятьдесят лир.

Я дал ему. - Коньяк хороший, - сказал он. - Можете смело давать его вашей леди. Пусть она садится в лодку.

Он придержал лодку, которая то поднималась, то опускалась у каменной стены, и я помог Кэтрин спуститься. Она села на корме и завернулась в плащ.

- Вы знаете, куда ехать?

- Все время к северу.

- А как ехать?

- На Луино.

- На Луино, Коннеро, Каннобио, Транцано.

В Швейцарии вы будете, только когда доедете до Бриссаго. Вам нужно миновать Монте-Тамара.

- Который теперь час? - спросила Кэтрин.

- Еще только одиннадцать, - сказал я.

- Если вы будете грести не переставая, к семи часам утра вы должны быть на месте.

- Это так далеко?

- Тридцать пять километров.

- Как бы не сбиться. В такой дождь нужен компас.

- Нет. Держите на Изола-Белла. Потом, когда обогнете Изола-Мадре, идите по ветру. Ветер приведет вас в Палланцу. Вы увидите огни. Потом идите вдоль берега.

- Ветер может перемениться.

- Нет, - сказал он. - Этот ветер будет дуть три дня. Он дует прямо с Маттароне. Вон там жестянка, чтоб вычерпывать воду.

- Позвольте мне хоть что-нибудь заплатить вам за лодку сейчас.

- Нет, я хочу рискнуть. Если вы доберетесь, то заплатите мне все сполна.

- Пусть так.

- Думаю, что вы не утонете.

- Вот и хорошо.

- Держите прямо по ветру.

- Ладно. - Я прыгнул в лодку.

- Вы оставили деньги за номер?

- Да. В конверте на столе.

- Отлично. Всего хорошего.

- Всего хорошего. Большое вам спасибо.

- Не за что будет, если вы утонете.

- Что он говорит? - спросила Кэтрин.

- Он желает нам всего хорошего.

- Всего хорошего, - сказала Кэтрин. - Большое, большое вам спасибо.

- Вы готовы?

- Да.

Он наклонился и оттолкнул нас. Я погрузил весла в воду, потом помахал ему рукой. В ответ он сделал предостерегающий знак. Я увидел огни отеля и стал грести, стараясь держать прямо, пока они не скрылись из виду. Кругом бушевало настоящее море, но мы шли по ветру.

 

Глава тридцать седьмая

Я греб в темноте, держась так, чтоб ветер все время дул мне в лицо. Дождь перестал и только изредка порывами налетал снова. Я видел Кэтрин на корме, но не видел воду, когда погружал в нее лопасти весел. Весла были длинные и не имели ремешков, удерживающих весло в уключине. Я погружал весла в воду, проводил их вперед, вынимал, заносил, снова погружал, стараясь грести как можно легче. Я не разворачивал их плашмя при заносе, потому что ветер был попутный. Я знал, что натру себе волдыри, и хотел, чтоб это случилось как можно позднее. Лодка была легкая и хорошо слушалась весел. Я вел ее вперед по темной воде. Ничего не было видно, но я надеялся, что мы скоро доберемся до Палланцы.

Мы так и не увидели Палланцы. Ветер дул с юга, и в темноте мы проехали мыс, за которым лежит Палланца, и не увидели ее огней. Когда наконец показались какие-то огни, гораздо дальше и почти на самом берегу, это была уже Интра. Но долгое время мы вообще не видели никаких огней, не видели и берега и только упорно подвигались в темноте вперед, скользя на волнах. Иногда волна поднимала лодку, и в темноте я махал веслами по воздуху. Озеро было еще неспокойное, но я продолжал грести, пока нас вдруг чуть не прибило к скалистому выступу берега, торчавшему над водой; волны ударялись о него, высоко взлетали и падали вниз. Я сильно налег на правое весло, в то же время табаня левым, и мы отошли от берега; скала скрылась из виду, и мы снова плыли по озеру.

- Мы уже на другой стороне, - сказал я Кэтрин.

- А ведь мы должны были увидеть Палланцу?

- Она осталась за мысом.

- Ну, как ты, милый?

- Ничего!

- Я могу тебя немного сменить.

- Зачем? Не нужно.

- Бедная Фергюсон! - сказала Кэтрин. - Придет утром в отель, а нас уже нет.

- Это меня меньше беспокоит, - сказал я. - А вот как бы нам добраться до швейцарского побережья, пока темно, чтобы нас не увидела таможенная стража.

- А далеко еще?

- Километров тридцать.

Я греб всю ночь. Мои ладони были до того стерты, что я с трудом сжимал в руках весла. Несколько раз мы едва не разбились о берег. Я держался довольно близко к берегу, боясь сбиться с пути и потерять время. Иногда мы подходили так близко, что видели дорогу, идущую вдоль берега, и ряды деревьев вдоль дороги, и горы позади. Дождь перестал, и когда ветер разогнал тучи, вышла луна, и, оглянувшись, я увидел длинный темный мыс Кастаньола, и озеро с белыми барашками, и далекие снежные вершины под луной. Потом небо опять заволокло тучами, и озеро и горные вершины исчезли, но было уже гораздо светлее, чем раньше, и виден был берег. Он был виден даже слишком ясно, и я отвел лодку подальше, чтобы ее не могла заметить с Палланцанской дороги таможенная стража, если она там была. Когда опять показалась луна, мы увидели белые виллы на берегу, по склонам гор, и белую дорогу в просветах между деревьями. Я греб не переставая.

Озеро стало шире, и на другом берегу у подножья горы мы увидели огни; это должно было быть Луино. Я увидел клинообразную расщелину между горами на другом берегу и решил, что, вероятно, это и есть Луино. Если так, то мы шли хорошим темпом. Я втащил весла в лодку и лег на спину. Я очень, очень устал грести. Руки, плечи, спина у меня болели, и ладони были стерты.

- А что, если раскрыть зонтик? - сказала Кэтрин. - Ветер будет дуть в него и гнать лодку.

- Ты сумеешь править?

- Наверно.

- Возьми это весло под мышку, прижми его вплотную к борту и так правь, а я буду держать зонтик.

Я перешел на корму и показал ей, как держать весло. Я сел лицом к носу лодки, взял большой зонт, который дал мне портье, и раскрыл его. Он, хлопнул, раскрываясь. Я держал его с двух сторон за края, сидя верхом на ручке, которую зацепил за скамью. Ветер дул прямо в него, и, вцепившись изо всех сил в края, я почувствовал, как лодку понесло вперед. Зонт вырывался у меня из рук. Лодка шла очень быстро.

назад<<< 1 . . . 19 . . . 24 >>>далее