Где Джойс?

Джойс был фризинголлский полисмен, которого инспектор Сигрэв оставил в распоряжении сыщика Каффа. В ту минуту, когда он задал мне этот вопрос, часы пробили два. И аккуратно в назначенное время подъехал экипаж, чтобы отвезти мисс Рэчель к ее тетке.

— Два дела зараз не сделаешь, — проговорил сыщик, останавливая меня, когда я направился было на поиски Джойса. — Прежде всего надо проводить мисс Вериндер.

Так как угроза дождя еще не прошла, для мисс Рэчель подали карету.

Сыщик Кафф сделал Самюэлю знак сойти к нему с запяток.

— Один мой приятель ждет за деревьями, не доезжая ворот, — сказал он. — Этот приятель, не останавливая кареты, сядет с вами на запятки. Вам следует попридержать свой язык и закрыть на это глаза. Иначе вы попадете в неприятность.

С таким советом он отослал лакея на его место. Что подумал об этом Самюэль, я не знаю. Но для меня было ясно, что за мисс Рэчель установится тайное наблюдение с той самой минуты, как она выедет из нашего дома и если она выедет. Надзор за моей барышней! Шпион позади нее на запятках экипажа ее матери! Я отрезал бы свой собственный язык, прежде чем забыться до того, чтобы заговорить после этого с сыщиком Каффом.

Первой из дома вышла миледи. Она стада поодаль, на верхней ступени, откуда могла видеть все, что происходило. Ни слова не сказала она ни сыщику, ни мне. Сжав губы и спрятав руки под легкое манто, которое она накинула на себя, выходя на воздух, миледи стояла неподвижно, как статуя, в ожидании дочери.

Через минуту вышла Рэчель, очень мило одетая в костюм из какой-то мягкой желтой материи, которая шла к ее смуглому лицу. Жакет плотно облегал ее стан. На голове у нее была щегольская соломенная шляпка с белой вуалью, на руках перчатки цвета буковицы, обтягивавшие ей пальцы, как вторая кожа. Ее чудные черные волосы казались из-под шляпки гладкими, как атлас. Ее маленькие ушки напоминали розовые раковины: с каждого свисала жемчужина. Она быстро подошла к нам, прямая, как лилия на стебле, и гибкая в каждом движении, как котенок. Я не мог подметить никакого изменения на ее хорошеньком личике. Только лишь глаза были более блестящи и свирепы, чем этого бы мне хотелось, а губы до того лишились своего цвета и улыбки, что я их просто не узнал. Она торопливо поцеловала мать в щеку, сказав:

«Постарайтесь простить меня, мама», и так быстро опустила вуаль на лицо, что разорвала ее. Через минуту она сбежала со ступеней и бросилась в карету, словно хотела там спрятаться.

Сыщик Кафф проявил проворство в свою очередь. Он оттолкнул Самюэля и, держась рукою за открытую дверцу, встал перед мисс Рэчель в ту самую минуту, как она уселась на свое место.

— Что вам нужно? — спросила мисс Рэчель из-под вуали.

— Мне нужно сказать вам одно слово, мисс, прежде чем вы уедете, — ответил сыщик. — Я не смею не разрешить вам ехать к вашей тетушке, я могу только осмелиться сказать, что ваш отъезд, при настоящем положении вещей, становится препятствием для дела, — поймите это и решите сами, уедете вы или останетесь.

Мисс Рэчель даже не ответила ему.

— Поезжайте, Джеме! — крикнула она кучеру.

Не говоря больше ни слова, сыщик запер дверцу кареты. В ту минуту, как он запирал ее, мистер Фрэнклин сбежал с лестницы.

— Прощайте, Рэчель! — сказал он, протягивая ей руку.

— Поезжайте! — крикнула Рэчель громче прежнего, не обращая внимания на мистера Фрэнклина, как она не обратила внимания на сыщика Каффа.

Мистер Фрэнклин отступил назад, словно пораженный громом. Кучер, не зная, что ему делать, посмотрел на миледи, все еще неподвижно стоявшую на верхней ступени лестницы. Госпожа моя, на лице которой боролись гнев, горесть и стыд, сделала кучеру знак ехать и торопливо вернулась в дом.

Мистер Фрэнклин, к которому возвратился дар речи, крикнул ей вслед, когда карета отъезжала:

— Тетушка, вы были совершенно правы. Примите мою благодарность за всю вашу доброту и позвольте мне уехать.

Миледи повернулась, как бы для того, чтобы заговорить с ним. Потом, словно не доверяя себе, ласково махнула рукой.

— Зайдите ко мне, прежде чем вы нас оставите, Фрэнклин, — сказала она прерывающимся голосом и ушла в свою комнату.

— Окажите мне последнюю милость, Беттередж, — обратился мистер Фрэнклин ко мне со слезами на глазах, — отвезите меня на железную дорогу так скоро, как только это возможно.

Он тоже пошел в дом. Поведение мисс Рэчель совершенно потрясло его. Как он, должно быть, судя по этому, ее любил!

Сыщик Кафф и я остались вдвоем около лестницы. Сыщик стоял, повернувшись лицом к просеке между деревьями, в которой виднелся один из поворотов проезжей дороги, ведущей из дому. Он сунул руки в карман и тихо насвистывал про себя «Последнюю летнюю розу».

— На все есть время, — вырвалось у меня довольно яростно, — теперь не до свиста.

В эту минуту в просеке показалась карета, быстро двигавшаяся к воротам.

Кроме Самюэля, на запятках ее виднелся другой человек.

— Все в порядке, — пробормотал про себя Кафф.

Он повернулся ко мне.

— Теперь не до свиста, мистер Беттередж, как вы правильно говорите.

Время приступить к делу, не щадя никого. Мы начнем с Розанны Спирман. Где Джойс?

Мы оба позвали Джойса, по не получили ответа. Я послал одного из помощников конюха отыскать его.

— Вы слышали, что я сказал мисс Вериндер? — спросил сыщик, пока мы ждали. — И вы видели, как она это приняла? Я говорю ей прямо, что ее отъезд ставит препятствие к отысканию алмаза, — и она уезжает, несмотря на эти слова! У вашей барышни есть спутник в карете ее матери, мистер Беттередж, и зовут его Лунный камень.

Я не сказал ничего. Я только твердо держался своей веры в мисс Рэчель.

Помощник конюха вернулся, за ним шел, очень неохотно, как мне показалось, Джойс.

— Где Розанна Спирман? — спросил сыщик Кафф.

— Никак не могу понять, сэр, — начал Джойс, — мне очень жаль, но каким-то образом…

— Перед моим отъездом во Фризинголл, — сказал сыщик резко, перебивая его, — я приказал вам не спускать глаз с Розанны Спирман, не давая ей заметить, что за нею следят. Неужели вы хотите сказать мне, что позволили ей ускользнуть от вас?

— Боюсь, сэр, — пробормотал Джойс, начиная дрожать, — что я, может быть, слишком перестарался, не давая ей заметить моего надзора. В этом доме так много коридоров в нижнем этаже…

— Как давно упустили вы ее из виду?

— Около часа, сэр.

— Вы можете вернуться к вашей должности во Фризинголл, — произнес сыщик, по-прежнему совершенно спокойно и со своим обычным унынием. — Мне кажется, ваши дарования не годятся для вашей профессии, мистер Джойс. Ваша теперешняя работа требует больших способностей. Прощайте.

Полисмен убрался. Мне трудно сейчас описать вам, как подействовало на меня известие об исчезновении Розанны Спирман. Мысли мои менялись с лихорадочной быстротой, — словно я думал о пятидесяти разных вещах в одну и ту же минуту. Я стоял, не спуская глаз с сыщика Каффа, — дар речи совершенно изменил мне.

— Нет, мистер Беттередж, — сказал сыщик, словно угадав в потоке моих мыслей самую важную и отвечая на нее прежде, чем на все остальные. — Ваш друг Розанна не проскользнет у меня между пальцами так легко, как вы думаете. Пока я знаю, где мисс Вериндер, я держу в своих руках средство отыскать и сообщницу мисс Вериндер. Я помешал им встретиться в нынешнюю ночь. Очень хорошо. Они встретятся во Фризинголле, вместо того чтобы сойтись здесь. Следствие должно быть просто перенесено, — несколько скорее, чем я ожидал, — из этого дома в тот дом, куда уехала мисс Вериндер. А пока, боюсь, что должен просить вас опять созвать слуг.

Я пошел с ним к людской. Недостойно меня, — по приходится сознаться, что я почувствовал при последних его словах новый приступ сыскной лихорадки. Я забыл, что ненавижу сыщика Каффа, и доверчиво взял его под руку. Я сказал:

— Ради бога, скажите нам, что вы теперь будете делать со слугами?

Знаменитый Кафф остановился неподвижно, с каким-то меланхолическим восторгом обращаясь к пустому пространству.

— Если бы этот человек, — произнес он, очевидно подразумевая меня, — знал еще толк в разведении роз, он был бы самым совершенным человеком во всем мироздании!

После такого сильного проявления чувств он вздохнул и взял меня под руку.

— Вот в чем вопрос, — сказал он, опять переходя к делу. — Розанна сделала одно из двух: либо она прямо отправилась во Фризинголл (прежде чем я туда поспею), либо пробралась сперва в свой тайник на Зыбучие пески.

Надо узнать, кто из слуг видел ее в последний раз, прежде чем она вышла из дому.

Следствие выяснило, что последней Розанну видела Нанси, судомойка.

Нанси видела, как она вышла с письмом в руках и остановила приказчика из мясной лавки, который у черной лестницы сдавал кухарке привезенное им мясо. Нанси слышала, как она просила этого человека снести на почту письмо, когда он вернется во Фризинголл. Он посмотрел на адрес и сказал, что странно сдавать письмо, адресованное в Коббс-Голл, на почту во Фризинголле, да еще в субботу, так что письмо не сможет дойти раньше понедельника. Розанна ответила ему, что если письмо не придет до понедельника, это не имеет значения. Она только хочет, чтобы он исполнил ее просьбу. Он обещал и уехал. Нанси позвали в кухню, она вернулась к своей работе. Никто не видел после этого Розанны Спирман.

— Что теперь делать дальше? — спросил я, когда мы опять остались одни.

— Дальше, — ответил сыщик, — я должен ехать во Фризинголл.

— Насчет письма, сэр?

— Да. Памятная записка, как найти то место, где она спрятала свою вещь, и есть это письмо. Я должен взглянуть на адрес в почтовой конторе. Если это тот адрес, который я подозреваю, я нанесу нашей приятельнице, миссис Йолланд, новый визит в следующий понедельник.

Я пошел заказать сыщику кабриолет. На конюшенном дворе мы получили новое известие о пропавшей девушке.

 

Глава 19

 

Слух об исчезновении Розанны разнесся среди слуг. Они начали свое собственное следствие и поймали проворного мальчишку, прозванного Деффи, которого иногда нанимали полоть траву в саду и который видел Розанну Спирман полчаса назад. Деффи утверждал, что девушка не прошла, а пробежала мимо него по сосновой аллее, ведущей к морскому берегу.

— Мальчик знаком со здешним берегом? — спросил сыщик Кафф.

— Он родился и вырос на этом берегу, — ответил я.

— Деффи, — сказал сыщик, — хочешь заработать шиллинг? Если согласен, так пойдем со мной. Пусть кабриолет будет наготове, мистер Беттередж, когда я вернусь.

Он отправился к Зыбучим пескам с такою поспешностью, что мои ноги (хотя и хорошо сохранившиеся для моих лет) не могли бы поспеть за ним. Маленький Деффи, как это делают юные дикари и в наших местах, когда им очень весело, — замычал от удовольствия и помчался вслед за сыщиком.

Тут я опять не нахожу для себя возможным дать ясный отчет о состоянии моих мыслей в промежуток между уходом и возвращением сыщика Каффа.

Странная тревога охватила меня. Я проделал множество бесполезных вещей и внутри, и вне дома, и ни одной не могу сейчас припомнить. Я даже не знаю, сколько прошло времени после ухода сыщика к пескам, когда Деффи прибежал назад с поручением ко мне. Сыщик Кафф дал мальчику листок, вырванный из записной книжки, на котором было написано карандашом:

«Пришлите мне скорее ботинок Розанны Спирман».

Я отправил первую попавшуюся мне служанку за ботинком в комнату Розанны и отослал мальчика назад, поручив ему сказать, что принесу его лично.

Знаю хорошо, что действовать таким образом не означало быстро повиноваться полученным мною инструкциям. Но я решил проверить, что это за новая мистификация, прежде чем я отдам ботинок Розанны в руки сыщика.

Прежнее желание выгородить девушку снова вернулось ко мне в эти минуты.

Такое состояние чувств (не говоря уже о сыскной лихорадке) заставило меня поспешить, лишь только ботинок отдали мне в руки, как только может спешить семидесятилетний человек.

Когда я подошел к берегу, тучи сгустились и дождь хлынул сплошной белой стеной, гонимой ветром. Я слышал грохот моря, ударявшегося о песчаный берег залива. Несколько дальше я обогнал мальчика, приютившегося от дождя под песчаными холмами. Потом я увидел бушующее море, волны, заливающие берег, пелену дождя, дождь над водой и желтый дикий берег с одинокой черной фигурой, стоявшей на нем, — с фигурой сыщика Каффа.

Он указывал жестом на север и кричал:

— Держитесь этой стороны! Идите ко мне сюда!

Я пошел к нему; я задыхался; сердце мое билось так, будто хотело выскочить из груди. Я не мог говорить. Я хотел задать ему сто вопросов, но ни один не срывался с моих губ. Его лицо испугало меня. Я увидел в глазах его выражение ужаса. Он выхватил ботинок из моих рук и приложил его к следам на песке, шедшим к югу от той стороны, где мы стояли, прямо к тому выступу скалы, что называется Южным утесом. След не был еще смыт дождем, ботинок девушки как раз пришелся по нем.

Сыщик, но говоря ни слова, указал на ботинок, пришедшийся к следу.

Я схватил его за руку, силясь заговорить с ним, и не мог. Он двинулся по следам к тому месту, где соединялись скалы и песок. Южный утес начинало постепенно заливать приливом; вода покрывала отвратительную поверхность Зыбучих песков. То тут, то там, с упорным молчанием, тяжелым, как свинец, с упорным терпением, которое страшно было видеть, сыщик Кафф прикладывал ботинок к следам и всегда находил его направленным в одну сторону — прямо туда, к скалам. Как он ни искал, он нигде не мог найти никаких следов, ведущих оттуда.

Наконец он остановился. Он опять взглянул на меня, а потом на воду, находившуюся перед нами, все шире и шире покрывавшую отвратительную поверхность Зыбучих песков. Я посмотрел по направлению взгляда сыщика и понял, о чем он думает. Страшный тупой трепет вдруг охватил меня. Я упал на колени в песок.

— Она приходила к своему тайнику, — услышал я голос сыщика. — Какое-то страшное несчастье случилось на этих скалах.

Изменившееся лицо девушки, ее слова и поступки, отупение, с каким она слушала меня и говорила со мною, когда я нашел ее метущей коридор несколько часов назад, пришли мне на память и подтвердили страшную догадку сыщика. Я хотел сообщить ему о страхе, охватившем меня. Я пытался сказать:

— Она умерла смертью, которую сама искала.

Но нет, слова не сходили с моих губ. Онемение и трепет держали меня в своих когтях. Я не чувствовал проливного дождя. Я не видел поднимающегося прилива. Как в бреду или во сне, бедное погибшее существо представлялось мне. Я видел ее опять, как и в прежнее время, как в то утро, когда я пришел сюда, чтобы привести ее домой. Я слышал опять, как она говорит мне, что Зыбучие пески притягивают ее против воли, и спрашивает себя, не ждет ли ее тут могила. Меня охватил какой-то непонятный ужас, когда я подумал о своей дочери. Моя дочь была одних с нею лет. Моя дочь, подвергшись таким же испытаниям, как Розанна, могла жить такой же страшной жизнью и умереть такой же ужасной смертью.

Сыщик ласково поднял меня и отвел от места, где она погибла. Мне стало легче дышать, и я теперь видел предметы такими, какими они были в действительности. Обернувшись на песчаные холмы, я заметил, как перепуганные слуги и рыбак Йолланд бежали к нам узнать, нашлась ли девушка. В немногих словах сыщик объяснил им, что показывали следы, и сказал, что, должно быть, с нею случилось несчастье. Потом он задал рыбаку вопрос, опять обернувшись к морю:

— Скажите, могла ли она отплыть в лодке с того выступа скалы, где кончаются ее следы?

Рыбак указал на волны, которые заливали песчаный берег и обдавали облаками пены мыс со всех сторон.

— Никакая лодка, — ответил он, — не могла бы вывезти ее из этого .

Сыщик Кафф посмотрел в последний раз на следы, видневшиеся на песке, которые смывал теперь дождь.

— Итак, — сказал он, — вот доказательство того, что она не могла уехать морем.

Он замолчал и соображал с минуту.

— Ее видели бегущей к этому месту за полчаса до того, как я пришел сюда, — сообщил он Йолланду. — После этого прошло довольно много времени.

Как высоко стояла тогда вода по сю сторону скал?

Он указал на южную сторону, то есть туда, где не было Зыбучих песков.

— Судя по тому, как вода прибывает сегодня по ту сторону утеса, час назад ее не хватило бы, чтобы утопить котенка.

Сыщик Кафф повернулся на север, к Зыбучим пескам.

— А на этой стороне? — спросил он.

— Еще меньше, — ответил Йолланд. — Зыбучие пески были бы едва смочены, не больше.

Сыщик обернулся ко мне и сказал, что несчастный случай произошел, должно быть, в Зыбучих песках. Язык мой развязался.

— Несчастного случая не было, — воскликнул я. — Она пришла сюда, устав от жизни, и кончила ее здесь.

Он отскочил от меня.

— Почему вы знаете? — спросил он.

Все столпились вокруг меня. Сыщик тотчас оправился. Он оттолкнул от меня всех; он сказал, что я — старик, сказал, что открытие потрясло меня, потребовал:

— Оставьте его одного.

Потом обернулся к Йолланду и спросил:

— Есть ли возможность найти ее, когда начнется отлив?

Йолланд ответил:

— Никакой. Что попадет в эти пески, то остается там навсегда.

Рыбак сделал шаг ко мне и сказал:

— Мистер Беттередж, я хочу сообщить вам кое-что о смерти этой молодой женщины. Вдоль одной стороны утеса, фута на четыре от скалы, среди Зыбучих песков тянется отмель. Я вас спрашиваю: почему она не воспользовалась ею?

Если бы она и поскользнулась нечаянно, она упала бы там, где могла снова встать на ноги, и на такой глубине, что вода едва покрыла бы ее до пояса.

Она, должно быть, сознательно пошла вброд или бросилась в море, — а то она не могла бы погибнуть. Нет, случайного несчастья, сэр, не было! Зыбучие пески поглотили ее, и поглотили по ее собственной воле.

После свидетельства человека, на знание которого можно было положиться, сыщик замолчал. Мы все молчали, как и он. Как бы по взаимному согласию, мы повернули назад и поднялись на берег.

На песчаных холмах нам встретился помощник конюха, бежавший к нам из дома. Это был добрый малый, питавший искреннее уважение ко мне. Он подал мне записку с приличной случаю горестью на лице.

— Пенелопа прислала вам это, мистер Беттередж, — она это нашла в комнате Розанны.

То были ее последние прощальные слова к старику, который делал все возможное, — слава богу! Всегда делал все возможное, — чтобы быть дружелюбным с нею.

«Вы часто прощали меня, мистер Беттередж, в прошлые времена. В следующий раз, как вы увидите Зыбучие пески, постарайтесь простить меня еще раз. Я нашла свою могилу там, где могила ждала меня. Я жила и умираю, сэр, с признательностью за вашу доброту».

Более ничего не было. Как ни коротка была эта записка, у меня недостало мужества устоять против таких слов. Слезы легко у вас льются, когда вы молоды и начинаете жить на свете. Слезы льются у вас легко, когда вы уже стары и покидаете свет. Я зарыдал.

Сыщик Кафф сделал шаг ко мне, — с добрым намерением, не сомневаюсь. Но я с ужасом отступил от пего.

— Не дотрагивайтесь до меня! — сказал я. — Это вы ее напугали, вы довели до этого.

— Вы не правы, мистер Беттередж, — ответил он спокойно. — Но об этом будет время говорить, когда мы опять вернемся в дом.

Я пошел за всеми, опираясь на руку конюха. Мы вернулись под проливным дождем, чтобы встретить тревогу и ужас, ожидавшие нас в доме.

 

Глава 20

 

Шедшие впереди принесли печальное известие раньше нас. Мы нашли всех слуг пораженными паническим страхом. Когда мы проходили мимо комнаты миледи, дверь распахнулась изнутри. Госпожа моя вышла к нам (за нею шел мистер Фрэнклин, напрасно стараясь успокоить ее) совершенно вне себя от ужасного происшествия.

— Это вы виноваты в этом! — вскричала она, грозя сыщику рукой. — Габриэль, заплатите этому негодяю, и чтобы я не видела его больше!

Только один сыщик из всех нас был способен сладить с нею, — ибо только он один владел собою.

— Я так же мало виноват в том, что произошло это горестное событие, миледи, как и вы, — сказал он. — Если через полчаса после этого разговора вы все еще будете настаивать на том, чтобы я оставил ваш дом, я соглашусь уехать, но не приму деньги вашего сиятельства.

Это было сказано очень почтительно, но в то же время и очень твердо и подействовало на мою госпожу так же, как и на меня. Она позволила мистеру Фрэнклину увести себя в комнату. Когда дверь затворилась за ними, сыщик взглянул на служанок со своей обычной наблюдательностью и заметил, что, в то время как другие были просто испуганы, Пенелопа была в слезах.

— Когда ваш отец переоденется, — сказал он, — придите поговорить с нами в его комнату.

Не прошло и получаса, в которые я успел сменить свое мокрое платье на сухое и дал переодеться сыщику, как Пенелопа пришла к нам узнать, что именно он хочет услышать от нее. С этой минуты я, право, особенно остро почувствовал, какая у меня добрая и послушная дочь. Я посадил ее к себе на колени и молил бога благословить ее. Она спрятала голову на моей груди и охватила руками мою шею, и некоторое время мы сидели в молчании. Должно быть, оба мы думали о бедной умершей девушке. Сыщик подошел к окну и тоже молча стал смотреть в него. Я решил, что мне следует поблагодарить его за деликатность по отношению к нам обоим, и поблагодарил.

Пенелопа и я были готовы отвечать ему, как только сыщик, в свою очередь, будет готов. Когда он спросил ее, не знает ли она, что именно заставило подругу ее покончить с собою, моя дочь ответила (как вы предвидите), что она это сделала из-за любви к мистеру Фрэнклину Блэку.

Когда сыщик спросил ее, говорила ли она об этом кому-нибудь другому, Пенелопа ответила:

— Я никому не говорила об этом, жалея Розанну.

Я счел нужным прибавить к этому несколько слов. Я сказал:

— Щадя также мистера Фрэнклина, моя милая. Если Розанна умерла из-за любви к нему, то случилось это без его ведома и не по его вине. Пусть себе уедет отсюда сегодня, если он собрался уезжать; к чему напрасно огорчать его, сообщая ему истину?

Сыщик Кафф заметил «Совершенно справедливо» и опять замолчал, сравнивая мнение Пенелопы (как мне показалось) со своим собственным мнением, которое он оставил при себе.

Через полчаса раздался звонок моей госпожи. Идя на зов, я встретил мистера Фрэнклина, выходившего из кабинета тетки. Он мне передал, что леди Вериндер готова увидеть мистера Каффа — в моем присутствии, как и прежде, — и что лично он хочет до этого сказать сыщику два слова. Возвращаясь со мною в мою комнату, он остановился и посмотрел на таблицу расписания поездов, висевшую в передней.

— Неужели вы точно оставите нас, сэр? — спросил я. — Мисс Рэчель, наверно, одумается, если вы дадите ей Бремя.

— Она одумается, — ответил мистер Фрэнклин, — когда услышит, что я уехал и что она не увидит меня более.

Я думал, что он говорит так в раздражении на мою барышню. Но это было не так. Госпожа моя заметила, что с того самого времени, как полиция появилась в пашем доме, одного упоминания имени мистера Фрэнклина было достаточно, чтобы заставить Рэчель вспыхнуть от гнева. Он очень любил свою кузину и по хотел сознаться в этом самому себе; но истина обнаружилась, когда мисс Рэчель уехала к тетке. Он внезапно почувствовал это в тяжелую для себя минуту и тут же принял решение — единственное решение, которое мог принять человек энергичный, — уехать из нашего дома.

назад<<< 1 . . . 13 . . . 38 >>>далее