Он говорил с сыщиком в моем присутствии. Он сказал, что миледи готова признать, что выразилась слишком запальчиво. Он спросил, согласится ли сыщик — при таком с ее стороны признании — принять вознаграждение и оставить дело об алмазе в том положении, в каком оно находится. Сыщик возразил:

— Нет, сэр, вознаграждение дается мне за исполнение моих обязанностей.

Я отказываюсь принять его, пока не исполню моих обязанностей.

— Я не понимаю вас, — произнес мистер Фрэнклин.

— Я вам объясню, сэр, — ответил сыщик. — Когда я приехал сюда, то взялся надлежащим образом раскрыть темное дело о пропаже алмаза. Сейчас я к этому готов и только жду возможности исполнить мое обещание. Когда я представлю леди Вериндер, в каком положении находится дело, и когда скажу ей прямо, как следует поступить, чтобы отыскать Лунный камень, ответственность будет с меня снята. Пусть миледи сама решит после этого, продолжать дело или нет. В случае положительном я закопчу то, за что взялся, и приму вознаграждение.

Эти слова мистера Каффа напомнили нам, что даже у полицейского сыщика есть достоинство, которое он не желает утрачивать.

Точка зрения его была настолько справедлива, что возразить было нечего.

Когда я встал, чтобы проводить его и комнату миледи, он спросил, желает ли мистер Фрэнклин присутствовать при разговоре. Мистер Фрэнклин ответил:

— Нет, если только леди Вериндер сама этого не пожелает.

Он добавил мне шепотом, когда я шел за сыщиком:

— Этот человек будет говорить о Рэчель, а я слишком привязан к ней, чтобы слушать это и сдержаться. Лучше мне побыть одному.

Я оставил его в большом огорчении; он облокотился на подоконник, закрыл лицо обеими руками, между тем как Пенелопа выглядывала из-за дверей в страстном желании его утешить.

Тем временем сыщик Кафф и я проследовали в комнату миледи.

 

Глава 21

 

Первые слова, когда мы заняли свои места, были сказаны моей госпожой:

— Мистер Кафф, может быть, есть извиняющие обстоятельства для тех необдуманных слов, которые я вам сказала полчаса назад. Я, однако, не желаю ссылаться на эти обстоятельства. Я говорю с полной искренностью, что сожалею, если оскорбила вас.

Ее приятный голос и манера, с какою она произнесла это извинение, произвели надлежащее действие на сыщика. Он попросил позволения оправдаться в своем образе действий, выставляя это оправдание как знак уважения к моей госпоже. Он сказал, что никак не может быть виною несчастья, поразившего всех нас, по той уважительной причине, что успех всего следствия зависел от его тактического поведения с Резанной Спирман, которую ни в косм случае не следовало волновать или пугать. Он обратился ко мне, прося засвидетельствовать справедливость его слов. Я не мог отказать ему в этом. Я думал, что на том дело и остановится.

Сыщик Кафф сделал, однако, еще один шаг, очевидно, с намерением начать самое неприятное из всех возможных объяснений между леди Вериндер и им.

— Я слышал, что самоубийство молодой женщины связывают с одной причиной, — сказал сыщик, — может быть, эта причина и существует в действительности. Но она не имеет никакого отношения к тому делу, которым я здесь занимаюсь. И я должен прибавить, что усматриваю здесь другую причину. Какое-то необъяснимое беспокойство, вызванное пропажей алмаза, побудило, как я полагаю, эту бедную девушку лишить себя жизни. Я не собираюсь уверять, что знаю, чем было вызвано это странное беспокойство.

Но я мог бы, с вашего позволения, миледи, указать на одну особу, которая способна решить, прав я или нет.

— Особа эта находится сейчас в доме? — спросила моя госпожа после некоторого молчания.

— Особа эта уехала отсюда, миледи.

Ответ указывал на мисс Рэчель с такой прямотой, с какой только было возможно. Наступило молчание; я думал, что оно не прервется никогда. Боже!

Как выл ветер, как хлестал дождь в окна! Я сидел и ждал, чтобы кто-нибудь из них заговорил опять.

— Сделайте одолжение, выскажитесь яснее, — произнесла наконец миледи. — Вы имеете в виду мою дочь?

— Я имею в виду мисс Рэчель, — ответил сыщик Кафф столь же прямо.

Когда мы вошли в комнату, на столе у миледи лежала чековая книжка — приготовленная, без сомнения, для того, чтобы расплатиться с сыщиком.

Теперь она положила ее опять в ящик. Мне больно было видеть, как дрожала ее бедная рука — рука, осыпавшая благодеяниями старого слугу; я молю бога, чтобы эта рука держала мою руку, когда придет час моей кончины и я покину эту юдоль.

— Я надеялась, — продолжала миледи очень медленно и спокойно, — что вознагражу вас за ваши услуги и расстанусь с вами, не упоминая имени мисс Вериндер так открыто, как оно было упомянуто нами сейчас. Мой племянник, наверно, сказал вам об этом, прежде чем вы пришли в мою комнату?

— Мистер Блэк исполнил ваше поручение, миледи. А я объяснил мистеру Блэку причину…

— Бесполезно говорить мне об этой причине. После того, что вы сейчас сказали, вы знаете так же хорошо, как и я, что вы зашли слишком далеко для того, чтобы возвращаться назад. Я обязана ради себя самой и ради своей дочери настоять, чтобы вы остались здесь и высказались прямо.

Сыщик посмотрел на часы.

— Будь у меня время, миледи, я предпочел бы сделать свое донесение письменно, а не устно. По если продолжать это следствие, время слишком важно для того, чтобы терять его на письменные донесения. Я готов тотчас приступить к делу. Мне будет очень тяжело говорить, а вам слушать…

Тут моя госпожа опять остановила его:

— Может статься, будет менее тягостно и для вас, и для моего доброго слуги и друга, — сказала она, — если я подам пример и смело начну говорить. Вы подозреваете, что мисс Вериндер обманывает нас всех, скрывая алмаз для собственной своей цели? Не так ли?

— Совершенно так, миледи.

— Очень хорошо. Теперь, прежде чем вы начнете, я должна вам сказать, как мать мисс Вериндер, что она совершенно неспособна сделать то, в чем вы ее подозреваете. Вы узнали ее характер только два дня тому назад. А я знаю ее характер с тех пор, как она родилась. Высказывайте ваши подозрения так резко, как хотите, — вы этим не можете оскорбить меня. Я уверена заранее, что при всей вашей опытности, обстоятельства обманули вас в данном случае.

Помните, я не имею никаких тайных сведений. Дочь моя так же мало откровенна по этому поводу со мною, как и с вами. Причина, заставляющая меня говорить так уверенно, одна: я знаю свое дитя.

Она обернулась ко мне и протянула мне руку. Я молча поцеловал ее.

— Вы можете продолжать, — сказала она, взглянув на сыщика опять с прежней твердостью.

Сыщик Кафф поклонился. Слова моей госпожи произвели на него только одно действие: топорное его лицо смягчилось на минуту, словно он сочувствовал ей. Что до того, чтобы поколебать его убеждения, было ясно, что она не поколебала их ни на волос. Он плотнее уселся на стуле и повел свою гнусную атаку на мисс Рэчель следующими словами.

— Я должен просить вас, миледи, — сказал он, — взглянуть на это дело с моей точки зрения. Будьте добры представить себе, что вы приехали сюда в моей роли и с моей опытностью, и позвольте напомнить вам вкратце, в чем эта опытность состоит.

Моя госпожа наклонила голову в знак согласия. Сыщик продолжал:

— В последние двадцать лет меня часто приглашали в щекотливых семейных делах в качестве поверенного. Единственный результат моей практики в таких вопросах, имеющий отношение к настоящему делу, я могу объяснить в двух словах. Согласно полученному мной опыту, молодые девушки, знатные и богатые, часто имеют секретные долги, в которых они не смеют признаться своим ближайшим родственникам и друзьям. В одних случаях причиною этих долгов модистка и ювелир. В других деньги нужны для целей, которых я в настоящем деле не подозреваю и не хочу оскорблять вас упоминанием о них.

Держите в мыслях сказанное мною, миледи, — а теперь рассмотрим, как происшествия в этом доме вынудили меня вспомнить мой старый опыт, хотелось ли мне этого или нет.

Он собирался несколько мгновений с мыслями, а потом продолжал, с удивительной ясностью, принуждавшей нас понять его, с жестокой справедливостью, не щадившей никого:

— Первую информацию о пропаже алмаза я получил от инспектора Сигрэва.

Он убедил меня, что совершенно неспособен исследовать это дело.

Единственное, что показалось мне в его словах достойным внимания, — это известие, что мисс Вериндер отказалась отвечать на его вопросы и говорила с ним с непонятной грубостью и презрением. Это было странно, но я приписал это какой-нибудь неловкости инспектора, быть может оскорбившей молодую девушку. Удержав это в памяти, я занялся делом один. Исследования мои кончились, как вам известно, открытием пятна на двери; из показаний мистера Фрэнклина Блэка ясно, что это пятно и пропажа алмаза — звенья одной и той же головоломки. До сих пор я подозревал, — впрочем, очень неопределенно, — что, может быть, Лунный камень и был украден и что кто-нибудь из слуг окажется вором. Очень хорошо. Что же случилось на данном этапе следствия? Мисс Вериндер вдруг вышла из своей комнаты и заговорила со мною. Я заметил три подозрительных обстоятельства в поведении этой молодой девушки. Она все еще невероятно взволнована, хотя после пропажи алмаза прошло более суток. Она обращается со мною так же грубо, как и с инспектором Сигрэвом. И она ужасно сердится на мистера Фрэнклина Блэка. Прекрасно. Вот, говорю я себе, молодая девушка, лишившаяся драгоценной вещи; молодая девушка, как говорят мне мои глаза и уши, горячего темперамента. При настоящем положении вещей и с таким характером, что же она делает? Она выказывает непонятную вражду к мистеру Блэку, к инспектору и ко мне, — другим словами, именно к тем трем лицам, которые все, разными способами, стараются помочь ей отыскать ее пропавшую вещь. Доведя мое следствие до этой точки, миледи, я тогда, и только тогда, обратился к своей опытности. Эта опытность объяснила поведение мисс Вериндер, казавшееся иначе совершенно непонятным. Эта опытность заставила меня причислить ее к тем, другим молодым девушкам, которых я знал. Эта опытность подсказала мне, что она имеет долги, в которых не смеет признаться и которые во что бы то ни стало должны быть уплачены. И я не могу не спросить себя, не значит ли пропажа алмаза только то, что он пойдет на уплату этих долгов? Вот заключение, которое моя опытность выводит из простых фактов. Что может возразить против этого ваша опытность, миледи?

— Только то, что я вам уже сказала, — ответила моя госпожа. — Обстоятельства обманывают вас.

Сыщик Кафф продолжал:

— Справедливо мое заключение или нет, миледи, я должен был прежде всего проверить его. Я предложил вам, миледи, осмотреть все гардеробы в доме.

Это был единственный способ найти одежду, которая, по всей вероятности, оставила пятно на двери, и это был единственный способ проверить мое заключение. Что же из этого вышло? Вы, миледи, согласились на это. Мистер Блэк согласился, мистер Эбльуайт согласился. Только одна мисс Вериндер остановила следствие, отказавшись наотрез. Этот результат доказал мне, что мой взгляд был справедлив. Если вы и мистер Беттередж все-таки не хотите согласиться со мною, вы должны быть слепы к тому, что произошло у вас на глазах сегодня. В вашем присутствии я громко сказал молодой девушке, что ее отъезд, — при настоящем положении дела, — будет препятствовать отысканию ее алмаза. Вы видели сами, как она приказала кучеру ехать, несмотря на мое заявление. Вы сами видели, что в благодарность за то, что мистер Блэк сделал более всех других для того, чтобы дать ключ мне в руки, она публично оскорбила мистера Блэка в доме своей матери. Что это значит?

Если мисс Вериндер не причастна к пропаже алмаза, то — что это значит?

Он взглянул на меня. Было ужасно слушать, как он, одно за другим, нанизывает доказательства против мисс Рэчель, и сознавать, что тебе, при всем страстном желании защитить ее, нечего ему возразить. Я, благодарение богу, стою выше доводов рассудка. Это помогло мне твердо удержаться на точке зрения миледи. Воспользуйтесь, читатель, умоляю вас, моим примером!

Воспитывайте в себе превосходство над доводами рассудка, — и вы увидите, как непоколебимы вы будете перед усилиями других люден лишить вас вашего добра!

Видя, что ни я, ни госпожа моя не делаем никаких замечании, сыщик Кафф продолжал (боже! как бесило меня, что его совсем не смутило наше молчание):

— Таково следствие, миледи, и оно говорит против одной мисс Вериндер.

Обратимся теперь к доказательствам, говорящим против мисс Вериндер и покойной Розанны Спирман вместе. Вернемся на минуту; с вашего позволения, к отказу вашей дочери осмотреть ее гардероб. После этого отказа я уже пришел к своему заключению, по мне нужно было решить для себя два вопроса.

Во-первых, как мне в дальнейшем продолжать следствие? Во-вторых, имеет ли мисс Вериндер сообщницу среди служанок в доме? Старательно обдумав это, я решился вести следствие, — как мы называем в нашей профессии, — весьма не правильным образом. Почему? Потому что имел дело с семейным скандалом, который не должен был выйти за пределы семьи. Чем меньше шуму, чем меньше помощи от посторонних, тем лучше. Обычный способ задерживать людей по подозрению, допрашивать их на суде и тому подобное — здесь совершенно не годился, если сама ваша дочь, миледи, — как я полагаю, — была в центре всего дела. При таких условиях я чувствовал, что лицо, подобное мистеру Беттереджу, с его характером и положением в доме, знающее слуг и дорожащее честью семьи, — более подходит для роли помощника, нежели какой-либо другой человек, который мог попасться мне под руку. Я взял бы в помощники мистера Блэка, но тут помешало одно обстоятельство. Мистер Блэк с самого начала подметил, куда клонится мое следствие, и, при его преданности мисс Вериндер, взаимное соглашение между ним и мною стало невозможно. Я беспокою вас, миледи, всеми этими подробностями для того, чтобы показать, что я не вынес эту тайну за пределы семейного круга. Я — единственный посторонний человек, знающий эту тайну; и моя карьера следователя зависит от того, насколько я умою молчать.

Тут я почувствовал, что моя карьера зависит от того, что я не промолчу . Быть выставленным перед моей госпожой, в мои старые годы, чем-то вроде домашнего сыщика, — этого я не мог вынести.

— Прошу позволения доложить вам, миледи, — сказал я, — что я никогда сознательно не помогал этому гнусному следствию никаким способом с начала его и до конца, и прошу мистера Каффа опровергнуть мои слова, если он посмеет!

Дав, таким образом, волю своим чувствам, я испытал большое облегчение.

Миледи оказала мне честь, дружески потрепав меня по плечу. Со справедливым негодованием взглянул я на сыщика, желая узнать, что думает он о подобном свидетельстве. Сыщик присмирел, как ягненок, и казалось, расположился ко мне еще больше прежнего.

Миледи предложила ему продолжать его объяснение.

— Я понимаю, — сказала она, — что вы добросовестно употребили все свои старания на пользу того, что считаете моими интересами. Я готова выслушать, что вы скажете далее.

— То, что я скажу далее, — ответил мистер Кафф, — относится к Розанне Спирман. Я узнал молодую женщину, как вы, миледи, может быть, помните, когда она принесла сюда бельевую книгу. До того времени я сомневался, поверила ли мисс Вериндер свою тайну кому-нибудь другому. Когда я увидел Розанну, я изменил свое мнение. Я стал подозревать, что она причастна к пропаже алмаза. Бедная девушка умерла ужасной смертью, и я не желаю, чтобы вы, миледи, сейчас, когда ее нет на свете, могли подумать, что я был несправедлив и жесток к ней. Если б это был обыкновенный случай воровства, я стал бы подозревать Розанну не более, чем любого другого слугу в доме.

Опыт говорит нам, что женщины, бывшие в исправительном доме, когда поступают в услужение и когда с ними обращаются ласково и справедливо, по большей части проявляют искреннее раскаяние и оказываются достойными милостей, которыми их осыпают. Но это не был обыкновенный случай воровства. Это был, по моему мнению, хитро задуманный план с участием самой владелицы алмаза. Имея это в виду, я, весьма естественно, прежде всего вспомнил о Розанне и подумал следующее: удовольствуется мисс Вериндер, — прошу извинения, миледи, — нашим предположением, что Лунный камень просто пропал, или она пойдет еще дальше и постарается убедить других в том, что Лунный камень украден? В последнем случае Розанна Спирман — с репутацией воровки — была у нее под рукой, как лицо, наиболее способное навести вас, миледи, и меня на ложный след.

Возможно ли было, спрашивал я себя, изложить дело против мисс Рэчель и Розанны с более отвратительной точки зрения? Оказывается, было возможно, как вы сейчас увидите!

— Я имел другую причину подозревать покойницу, — продолжал сыщик, — причину, казавшуюся мне еще более убедительной. Кто мог лучше всех помочь мисс Вериндер тайно получить деньги за алмаз? Розанна Спирман. Ни одна молодая девушка, при общественном положении мисс Вериндер, не смогла бы сама вести такое рискованное дело. Она должна иметь помощницу, а кто всех более годился для этого, спрашиваю я опять, как не Розанна Спирман?

Покойная служанка ваша, миледи, отлично знала свое ремесло, когда была воровкою. Я знаю наверное, что она имела сношения с одним из тех немногих лондонских ростовщиков, которые охотно дадут огромную сумму за такую замечательную вещь, как Лунный камень, не задавая вам неудобных вопросов и не ставя неудобных условий. Держите все это в уме, миледи; а теперь позвольте мне объяснить, как мои подозрения подтвердились поступками Розанны и какие ясные заключения можно из них вывести.

Вслед за этим он перебрал все поступки Розанны. Вы уже знакомы с этими поступками так же, как и я, и вы поймете, как эти неопровержимые доводы набросили тень на память бедной умершей девушки, обвиняя ее в краже алмаза. Даже госпожа моя была испугана его словами. Она ничего не ответила ему, когда он кончил. Сыщику, кажется, было все равно, отвечают ему или нет. Он продолжал — черт его побери! — с прежней твердостью.

— Изложив все это дело так, как я его понимаю, — сказал он, — мне остается только добавить, миледи, как я намерен действовать дальше. Вижу два способа довести следствие до успешного завершения. Один из них я считаю наиболее надежным. Другой допускаю только как смелый опыт, и ничего более. Вы, миледи, это решите сами. Выберем ли мы надежный способ?

Госпожа моя сделала ему знак поступить, как он хочет, и выбрать самому.

— Благодарю вас, — ответил сыщик, — мы начнем с достоверного, поскольку ваше сиятельство предоставляете выбор мне. Останется ли мисс Вериндер во Фризинголле или вернется сюда, я намерен в том и в другом случае бдительно наблюдать за всеми ее поступками — за людьми, с которыми она видится, за прогулками верхом или пешком, которые она будет совершать, за письмами, которые она будет получать или писать.

— Далее что? — спросила моя госпожа.

— Далее, — ответил сыщик, — я попрошу вас, миледи, взять в дом на место Розанны Спирман служанкой женщину, привыкшую к тайным следствиям в этом роде, за скромность которой могу поручиться.

— Далее что? — повторила моя госпожа.

— Далее, — продолжал сыщик, — я намерен поручить одному из моих товарищей в Лондоне завязать сношения с тем ростовщиком, который, как я упоминал, был прежде знаком с Розанной Спирман и имя которого и адрес — вы, миледи, можете на меня положиться — были сообщены Розанной мисс Вериндер. Я не отрицаю, что меры, предлагаемые мною, будут стоить денег и потребуют много времени. Но результат их несомненен. Мы очертим кольцо вокруг Лунного камня и будем суживать это кольцо все более и более, до-тех пор, пока не найдем Лунный камень в руках мисс Вериндер, если только она вздумает оставить его при себе. Если же долги ее не терпят отлагательства и она решится продать его, у нас будет человек, который захватит Лунный камень тотчас по прибытии его в Лондон.

Слышать, как родная ее дочь становится предметом подобного предложения, было для моей госпожи настолько невыносимо, что она впервые заговорила гневно:

— Считайте, что ваше предложение отвергнуто совершенно, и объясните другой ваш способ довести следствие до конца.

— Другой мой способ, — продолжал сыщик так же непринужденно, как раньше, — состоит в том, чтобы произвести один смелый опыт. Мне кажется, я составил себе довольно правильное понятие о характере мисс Вериндер. Она вполне способна — по моему мнению — на смелый обман. Но она слишком горячего и вспыльчивого нрава и не привыкла к обманам, поэтому не умеет лицемерно вести себя и сдерживаться, когда есть поводы к раздражению. Ее чувства все это время неоднократно выходили из-под ее контроля, в то время как ее интересы требовали скрывать их. На эту-то особенность ее характера я и предлагаю воздействовать. Я хочу неожиданно нанести ей сильное потрясение при обстоятельствах, которые живо заденут со. Проще говоря, я хочу сообщить внезапно мисс Вериндер о смерти Розанны, в надежде, что лучшие ее чувства заставят ее откровенно во всем сознаться. Принимает ли миледи этот способ?

Госпожа моя удивила меня выше всякой меры. Она тотчас ответила:

— Да, принимаю.

— Кабриолет подан, — сказал сыщик, — позвольте вам пожелать, миледи, всего доброго.

Миледи подняла руку и остановила его в дверях.

— Лучшие чувства моей дочери будут испытаны, как вы предлагаете, — проговорила она, — но я, как мать, требую права произвести это испытание лично. Оставайтесь здесь, а во Фризинголл поеду я сама.

Раз в жизни знаменитый Кафф онемел от изумления, как самый обыкновенный человек.

Госпожа моя позвонила в колокольчик и приказала подать ей непромокаемое пальто. Дождь все еще лил, а карета, как вам известно, повезла мисс Рэчель во Фризинголл. Я старался уговорить свою госпожу не подвергать себя суровости погоды. Совершенно бесполезно! Я просил позволения ехать с нею и держать над нею зонтик. Она не захотела и слышать об этом. Подъехал кабриолет с грумом.

— Вы можете положиться на две вещи, — сказала она сыщику Каффу в передней. — Я проделаю этот опыт с мисс Вериндер так же смело, как вы могли бы сделать его сами. И я сообщу вам результат, или устно, или письменно, прежде чем последний поезд отправится сегодня в Лондон.

С этими словами она села в кабриолет и, взяв вожжи, поехала во Фризинголл.

 

Глава 22

 

Когда госпожа моя покинула нас, у меня нашлось время для сыщика Каффа.

Я застал его сидящим в уютном уголке в нижней зале. Он просматривал свою записную книжку и злобно кривил углы губ.

— Справляетесь о нашем деле? — спросил я.

— Нет, — ответил сыщик, — справляюсь, каким делом я должен заняться после этого.

— О! — воскликнул я. — Стало быть, вы считаете, что у нас все уже кончено?

— Я считаю, — ответил сыщик Кафф, — что леди Вериндер одна из умнейших женщин в Англии. Считаю также, что на розу приятнее смотреть, чем на алмаз. Где садовник, мистер Беттередж?

Нельзя было добиться от него ни слова более о Лунном камне. Он потерял уже всякий интерес к своему следствию и непременно хотел отыскать садовника. Через час я услышал, как они спорили в оранжерее, и предметом их спора опять был шиповник.

Между тем я должен был узнать, не переменил ли мистер Фрэнклин своего намерения уехать от нас на послеполуденном поезде. Расспросив меня о совещании в комнате миледи и узнав, чем оно кончилось, мистер Фрэнклин тотчас решил дождаться от псе известий из Фризинголла. Это естественное изменение в его планах, не грозившее людям ничем особенным, мистеру Фрэнклину было не на пользу. Оно оставляло его в праздности и нерешимости, и, таким образом, все иностранные стороны его характера повыскакивали наружу, как крысы из мешка.

То итальянцем, то немцем, то французом поочередно вбегал он в разные комнаты дома и тотчас же выбегал из них, ни о чем другом не говоря, кроме как об обращении с ним мисс Рэчель, а слушать-то его было некому, кроме меня. Например, я нашел его в библиотеке, сидящим над картой современной Италии; видимо, он не находил другого способа отвлечься от своих огорчений, кроме постоянных разговоров о них.

— У меня было несколько похвальных стремлений, Беттередж, но что я теперь должен делать с ними? Во мне дремлет множество хороших качеств, — но только Рэчель могла бы помочь мне вызвать их наружу!

Кабриолет вернулся на полчаса ранее, чем я ожидал. Миледи решила остаться пока в доме своей сестры. Грум привез два письма от моей госпожи — одно к мистеру Фрэнклину, другое ко мне.

Письмо, адресованное мистеру Фрэнклину, я отправил к нему в библиотеку.

Письмо ко мне прочел в своей комнате. Чек, выпавший из письма, когда я распечатал его, доказал мне, — прежде, чем я прочел содержание, — что прекращение следствия о Лунном камне — дело решенное.

Я послал за сыщиком Каффом в оранжерею, чтобы сказать, что желаю сейчас же переговорить с ним. Сыщик явился, всецело поглощенный мыслями о шиповнике, и объявил, что мистер Бегби в упрямстве не имеет на свете себе равных. Я просил его не касаться в нашем разговоре подобных недостойных пустяков и обратить все внимание на дело действительно важное. Он тотчас заметил письмо в моих руках.

— А! — сказал он утомленно. — Вы получили известие от миледи. Касается ли оно меня, мистер Беттередж?

— Судите сами, мистер Кафф.

И я прочел ему письмо (с должной выразительностью и расстановкой), составленное в следующих выражениях:

назад<<< 1 . . . 14 . . . 38 >>>далее