АРТУР КОНАН-ДОЙЛ

 УБИЙСТВО В ЭББИ-ГРЕЙНДЖ

     В холодное, морозное  утро  зимы  1897  года  я  проснулся оттого,  что  кто-то тряс меня за плечо. Это был Холмс. Свеча в его руке озаряла взволнованное лицо моего друга, и я  сразу  же понял: случилось что-то неладное.

     - Вставайте,  Уотсон,  вставайте!  - говорил он. - Игра началась. Ни слова. Одевайтесь, и едем!

     Через десять минут мы  оба  сидели  в  кэбе  и  мчались  с грохотом по тихим улицам к вокзалу Черинг-кросс. Едва забрезжил робкий  зимний  рассвет,  и в молочном лондонском тумане смутно виднелись редкие фигуры спешивших на работу мастеровых.  Холмс, укутавшись  в  свое  теплое  пальто, молчал, и я последовал его примеру, потому что  было  очень  холодно,  а  мы  оба  выехали натощак.  И  только  выпив на вокзале горячего чаю и усевшись в кентский поезд, мы настолько оттаяли, что он мог говорить, а  я слушать. Холмс вынул из кармана записку и прочитал ее вслух:

     "Эбби-Грейндж, Маршем, Кент, 3.30 утра.

     Мой  дорогой м-р Холмс! Буду очень рад, если Вы немедленно окажете мне содействие в  деле,  которое  обещает  быть  весьма замечательным.   Это   нечто   в  Вашем  вкусе.  Леди  придется выпустить, все остальное постараюсь сохранить в  первоначальном виде.  Но,  прошу  вас, не теряйте ни минуты, потому что трудно будет оставить здесь сэра Юстеса.

     Преданный вам

     Стэнли Хопкинс".

     - Хопкинс вызывал меня семь раз, и во  всех  случаях  его приглашение   оправдывалось,   -  сказал  Холмс.  -  Если  не ошибаюсь, все эти дела вошли  в  вашу  коллекцию,  а  я  должен признать,   Уотсон,  что  у  вас  есть  умение  отбирать  самое интересное. Это в значительной степени искупает то, что мне так не  нравится  в  ваших  сочинениях.  Ваша  несчастная  привычка подходить  ко  всему  с  точки  зрения  писателя, а не ученого, погубила многое, что могло стать классическим образцом научного расследования.  Вы  только  слегка  касаетесь  самой  тонкой  и деликатной  части  моей  работы, останавливаясь на сенсационных деталях, которые могут увлечь читателя, но ничему не научат.

     - А почему бы вам  самому  не  писать  эти  рассказы?  - сказал я с некоторой запальчивостью.

     - И  буду  писать,  мой  дорогой Уотсон, непременно буду. Сейчас, как видите, я очень занят, а на склоне лет я  собираюсь написать  руководство,  в  котором сосредоточится все искусство раскрытия преступлений. Хопкинс, по-моему, нас  вызвал  сегодня по поводу убийства.

     - Вы думаете, стало быть, что этот сэр Юстес мертв?

     - Да.  По записке видно, что Хопкинс сильно взволнован, а он не тот человек, которого легко взволновать. Да, я думаю, что это убийство и тело оставлено, чтобы мы  могли  его  осмотреть.

Из-за  обыкновенного самоубийства Хопкинс не послал бы за мной. Слова "леди придется выпустить" означают, вероятно,  что,  пока разыгрывалась трагедия, она была где-то заперта. Мы переносимся в  высший  свет,  Уотсон. Дорогая, хрустящая бумага, монограмма "Ю. Б.", герб, пышный титул.  Полагаю,  что  наш  друг  Хопкинс оправдает  свою  репутацию и сегодня утром мы не будем скучать.

Преступление было совершено до полуночи.

     - Из чего вы это могли заключить?

     - Из расписания поездов и из подсчета времени. Надо  было вызвать   местную  полицию,  она  снеслась  со  Скотленд-Ярдом. Хопкинс должен был туда приехать и, в свою очередь, послать  за мной.  Этого  хватает как раз на целую ночь. Впрочем, вот уже и Чизилхерст, и скоро все наши сомнения разъяснятся.

     Проехав несколько миль по узким  деревенским  дорогам,  мы добрались  до  ворот парка, которые распахнул перед нами старый привратник; его  мрачное  лицо  говорило  о  недавно  пережитом большом  потрясении. Через великолепный парк между двумя рядами старых вязов шла аллея, заканчиваясь у невысокого, вытянутого в длину дома с колоннами в стиле Палладио по фасаду.  Центральная часть  здания  была,  несомненно, очень древней постройки и вся увита плющом; но большие широкие окна говорили о  том,  что  ее коснулись  современные усовершенствования, а одно крыло было по всем признакам совсем новое.  У  входа  в  открытых  дверях  мы увидели  стройную  молодую  фигуру инспектора Стэнли Хопкинса и его возбужденное, встревоженное лицо.

     - Я очень рад, что вы приехали, мистер Холмс. И вы  тоже, доктор  Уотсон.  Но, право, если бы я мог начать все сначала, я бы не стал беспокоить вас. Как только леди пришла в  себя,  она дала  такие  ясные  показания, что теперь уже дело за немногим.

Помните луишемскую банду взломщиков?

     - Троих Рэндолов?

     - Именно. Отец и два сына. Это  их  работа.  У  меня  нет сомнений  на  этот  счет.  Две  недели  назад  они поработали в Сайденхэме, их там видели, и у  нас  теперь  есть  описание  их наружности.  Какая дерзость? Двух недель не прошло - и вот вам новое преступление. И в одном  районе.  Но  это  они,  никакого сомнения, они. На этот раз от виселицы им не уйти.

     - Сэp Юстес, значит, мертв?

     - Да.  Они  проломили  ему  голову  кочергой  от  его  же собственного камина.

     - Сэр Юстес Брэкенстолл, как сообщил нам кучер?

     - Да, он. Один из  самых  богатых  людей  в  Кенте.  Леди Брэкенстолл   сейчас   в  гостиной.  Бедная,  что  ей  пришлось пережить! Она была почти мертва, когда я впервые увидел ее. Вам лучше всего, я думаю, пойти к ней и послушать рассказ обо  всем этом из ее собственных уст. Потом мы вместе осмотрим столовую.

     Леди  Брэкенстолл оказалась женщиной необыкновенной. Редко приходилось мне видеть такую изящную фигуру, такие  женственные манеры   и   такое   прекрасное  лицо.  Она  была  блондинка  с золотистыми  волосами,  голубыми  глазами   и,   должно   быть, восхитительным  цветом  лица,  которое  от недавних переживаний было сейчас очень бледным и измученным. На ее  долю  выпали  не только моральные страдания, но и физическое: над одним глазом у нее набух большой багровый кровоподтек, который ее горничная - высокая  строгая  женщина - усердно смачивала водой с уксусом.

Леди лежала на кушетке в полном  изнеможении,  но  ее  быстрый, внимательный  взгляд и настороженное выражение прекрасного лица показали, что страшное испытание не повлияло ни на ее разум, ни на ее самообладание. На ней был свободный, голубой  с  серебром халат,  но  здесь  же,  на  кушетке, позади нее, лежало черное, отделанное блестками нарядное платье.

     - Я  уже  рассказала  вам  все,  что  произошло,   мистер Хопкинс, - сказала она устало. - Не могли бы вы повторить мой рассказ?  Впрочем,  если  вы  считаете,  что  это необходимо, я расскажу сама. Они уже были в столовой?

     - Я считал, что сначала им надо выслушать ваш рассказ.

     - Я вздохну свободно только тогда, когда  с  этим  ужасом будет  покончено.  Мне  страшно  подумать, что он все еще лежит там.

     Она вздрогнула и на секунду закрыла лицо  руками.  Широкие рукава ее халата упали, обнажив руки до локтя.

     - У  вас  ест"  еще  ушибы, мадам? Что это? - воскликнул Холмс.

     Два ярко-красных пятна проступали на  белой  гладкой  коже руки. Она поспешила прикрыть их.

     - Это  ничего. Это не имеет отношения к страшным событиям минувшей ночи. Если вы и ваш друг  присядете,  я  расскажу  вам все,  что  знаю. Я жена сэра Юстеса Брэкенстолла. Мы поженились около года тому назад. Думаю, ни к чему скрывать, что наш  брак был  не из счастливых. Так скажут вам, надо думать, вей соседи, даже если бы я и попыталась это отрицать.  Возможно,  что  вина отчасти  моя.  Я выросла в более свободной, не скованной такими условностями обстановке Южной Австралии, и эта английская жизнь с ее строгими приличиями и  чопорностью  мне  не  по  душе.  Но главное  в том - и это знают все, - что сэр Юстес сильно пил.

Нелегко было даже час провести с таким  человеком.  Вообразите, что  значит  для  чуткой  и  пылкой  молодой женщины быть с ним вместе и днем и ночью! Это святотатство, это преступление,  это подлость  -  считать,  что такой брак нерушим. Я убеждена, что эти ваши чудовищные законы навлекут проклятие на  вашу  страну. Небо не позволит, чтобы несправедливость торжествовала вечно.

     Она  на  минуту  привстала,  щеки  у  нее вспыхнули, глаза заблестели. Багровый кровоподтек показался  мне  еще  страшнее. Сильная  и  нежная рука ее суровой горничной опустила ее голову на подушку,  и  неистовая  вспышка  гнева  разрешилась  бурными рыданиями.

     Наконец она заговорила опять:

     - Я   расскажу  вам  теперь  о  минувшей  ночи.  Вы  уже, возможно, заметили, что все наши слуги спят в  новом  крыле.  В центральной  части  дома  жилые  комнаты,  за ними кухня и наши спальни наверху. Горничная моя Тереза спит над  моей  комнатой. Больше  здесь  нет  никого, и ни один звук не доносится до тех, кто живет в пристройке. Судя по тому, как вели себя  грабители, это им было известно.

     Сэр  Юстес  удалился  к себе около половины одиннадцатого. Слуги уже легли спать. Не легла только моя горничная, она ждала у себя наверху, когда я позову ее. Я сидела в  этой  комнате  и читала.  В  двенадцатом часу, перед тем как подняться наверх, я пошла посмотреть, все ли в порядке. Это моя обязанность, как  я уже  объяснила  вам,  на  сэра  Юстеса  не  всегда  можно  было положиться. Я  зашла  в  кухню,  в  буфетную  к  дворецкому,  в оружейную,  в  бильярдную,  в  гостиную и, наконец, в столовую. Когда я подошла к дверям,  задернутым  плотными  портьерами,  я вдруг  почувствовала  сквозняк  и  поняли,  что  дверь  открыта настежь. Я отдернула  портьеру  и  оказалась  лицом  к  лицу  с пожилым  широкоплечим  мужчиной,  который  только  что  вошел в комнату. Дверь, большая, стеклянная, так называемое французское окно, выходит на лужайку  перед  домом.  У  меня  в  руке  была зажженная  свеча,  и  я  увидела  за  этим  мужчиной еще двоих, которые  как  раз  входили  в  дом.  Я  отступила,  но  мужчина набросился  на  меня, схватил сперва за руку, потом за горло. Я хотела крикнуть, но он  кулаком  нанес  мне  страшный  удар  по голове  и  свалил наземь. Вероятно, я потеряла сознание, потому что, когда через несколько минут я пришла  в  себя,  оказалось, что  они  оторвали  от звонка веревку и крепко привязали меня к дубовому креслу, которое стоит во главе обеденного стола. Я  не могла  ни  крикнуть,  ни  шевельнуться  -  так  крепко  я была привязана, и рот у меня был завязан платком.  В  эту  минуту  в комнату  вошел  мой несчастный супруг. Он, должно быть, услышал какой-то подозрительный шум и  ожидал  увидеть  нечто  подобное тому,  что  представилось его глазам. Он был в ночной сорочке и брюках, но в руке держал свою любимую дубинку.  Он  бросился  к одному  из  грабителей,  но  тот,  которого  я  увидели первым, схватил из-за каминной решетки кочергу и ударил его со страшной силой по голове. Мой муж упал, даже не вскрикнув. Он был мертв.

Сознание опять  покинуло  меня,  но  через  несколько  минут  я очнулась. Открыв глаза, я увидела, что воры взяли из буфета все серебро  и  достали оттуда же бутылку с вином. У каждого в руке был бокал. Я уже говорила вам, что один из них был постарше,  с бородой, два других - молодые парни. Возможно, это были отец и сыновья.  Поговорив шепотом о чем-то, они ко мне подошли, чтобы проверить, крепко ли я привязана. Потом они ушли,  затворив  за собой  дверь.  Мне удалось освободить рот только через четверть часа. Я закричала, крики услыхала  горничная  и  сбежала  вниз.

Проснулись  и  другие  слуги, и мы послали за полицией. Полиция немедленно связалась с Лондоном. Вот все, что  я  могу  сказать вам,  джентльмены,  и  надеюсь,  что  мне  не  придется еще раз повторять "ту столь горестную для меня историю.

     - Вы хотели бы что-то спросить, мистер Холмс?  -  сказал Хопкинс.

     - Нет,   я   не  хочу  больше  испытывать  терпение  леди Брэкенстолл и злоупотреблять ее временем, - сказал  Холмс.  - Но  прежде  чем  пойти  осматривать  столовую,  я  был  бы  рад послушать ваш рассказ, - обратился он к горничной.

     - Я видела этих людей еще до того, как они вошли  в  дом, - сказала  она.  -  Я  сидела  у  окна  своей комнаты и вдруг увидела  у  сторожки  привратника  трех  мужчин.  Ночь-то  была лунная.  Но  ничего  плохого я тогда не подумала. А через час я услышала  стоны  моей  хозяйки,  бросилась  вниз  и  нашла  ее, голубушку,  привязанной  в этом кресле, точь-в-точь как она вам рассказывала. Хозяин лежал на полу, а комната  была  забрызгана мозгами  и  кровью. И даже у нее на платье была кровь. От этого кто угодно в обморок упадет. Но она всегда  была  мужественной, мисс Мэри Фрейзер из Аделаиды. И она ни капельки не изменилась, став   леди   Брэкенстолл   из  Эбби-Грейндж.  Вы  очень  долго расспрашивали ее, джентльмены. Видите, как она  устала.  Старая верная Тереза отведет ее в спальню. Ей надо отдохнуть.

     Эта  худая, суровая женщина с материнской нежностью обняла за талию свою хозяйку и увела ее из комнаты.

     - Она прожила с ней всю  жизнь,  -  сказал  Хопкинс.  - Нянчила  ее,  когда  та  была маленькой. Полтора года назад они покинули Австралию и вместе приехали в Англию. Ее зовут  Тереза Райт, и таких слуг вы теперь не найдете. Вот так, мистер Холмс!

     Выразительное  лицо  Холмса стало безучастным. Я знал, для него вместе с тайной исчезает  и  вся  привлекательность  дела. Правда, оставалось еще найти и арестовать преступников. Но дело было  такое  заурядное,  что Холмсу не стоило тратить время. Он чувствовал примерно то же, что  чувствует  крупный  специалист, светило  в  медицинском  мире,  когда  его приглашают к постели ребенка лечить корь. Но,  войдя  в  столовую  и  воочию  увидев картину  преступления,  Холмс  оживился  и  снова  почувствовал интерес к этому делу.

     Столовая была  большой  высокой  комнатой  с  потолком  из резного  дуба, с дубовыми панелями и отличным собранием оленьих рогов и старого оружия на  стенах.  Напротив  входа  в  дальнем конце  комнаты  находилась та самая стеклянная дверь, о которой говорила леди Брэкенстолл. Справа три окна, наполнявшие комнату холодным светом зимнего солнца. По левую  сторону  зияла  пасть большого,  глубокого  камина  под  массивной  дубовой полкой. У камина стояло тяжелое дубовое кресло с подлокотниками и резьбой внизу спинки. Сквозь отверстия резьбы был продет красный  шнур, концы  которого были привязаны к нижней перекладине. Когда леди освободили от пут, шнур соскочил, но узлы  так  и  остались  не развязаны.

     Эти  детали  мы заметили позже, потому что теперь все наше внимание было приковано  к  телу,  распростертому  на  тигровой шкуре перед камином.

     Это  был  высокий, хорошо сложенный мужчина лет сорока. Он лежал на спине, с запрокинутым лицом и торчащей вверх  короткой черной  бородкой,  скаля в усмешке белые зубы. Над головой были занесены стиснутые кулаки, а  поверх  рук  лежала  накрест  его тяжелая  дубинка.  Его красивое, смуглое, орлиное лицо исказила гримаса мстительной ненависти и неистовой  злобы.  Он,  видимо, был  уже  в постели, когда поднялась тревога, потому что на нем была щегольская, вышитая ночная  сорочка,  а  из  брюк  торчали босые  ноги. Голова была размозжена, и все в комнате говорило о дикой жестокости, с которой  был  нанесен  удар.  Рядом  с  ним валялась  тяжелая  кочерга,  согнувшаяся от удара в дугу. Холмc внимательно осмотрел кочергу и нанесенную ею рану на голове.

     - Видимо, этот старший  Рэндол  -  могучий  мужчина,  - заметил он.

     - Да,  -  сказал Хопкинс. - У меня есть о нем кое-какие данные. Опасный преступник.

     - Вам будет нетрудно его взять.

     - Конечно. Мы давно за ним следим. Ходили слухи,  что  он подался  в Америку. А он, оказывается, здесь. Ну, теперь ему от нас не уйти. Мы уже сообщили его приметы во все морские  порты, и  еще  до  вечера будет объявлена денежная премия за поимку. Я одного не могу понять: как  они  решились  на  такое  отчаянное дело, зная, что леди опишет их нам, а мы по описанию непременно их опознаем.

     - В  самом  деле,  почему  им  было  не прикончить и леди Брэкенстолл?

     - Наверное, думали, - высказал я предположение,  -  что она не скоро придет в себя.

     - Возможно.  Они  видели,  что  она  без  сознания, вот и пощадили ее. А что  вы  можете  рассказать,  Хопкинс,  об  этом несчастном? Я как будто слышал о нем что-то не очень лестное.

     - Трезвым  он  был  неплохой человек. Но когда напивался, становился настоящим чудовищем. Точно  сам  дьявол  вселялся  в него.  В  такие  минуты  он  бывал способен на все. Несмотря на титул и на богатство, он уже дважды чуть не попал к нам. Как-то облил керосином собаку и поджег ее, а собака принадлежала самой леди. Скандал едва замяли. В другой раз он бросил  в  горничную графин.  В  эту  самую Терезу Райт. И с этим делом сколько было хлопот! Вообще говоря, только это между нами, без него  в  доме станет легче дышать... Что вы делаете. Холмс?

     Холмс   опустился  на  колени  и  с  величайшим  вниманием рассматривал узлы на красном шнуре, которым  леди  привязали  к креслу.  Затем  он  так  же тщательно осмотрел оборванный конец шнура, который был сильно обтрепан.

     - Когда за этот шнур дернули, то в  кухне,  надо  думать, громко зазвонил звонок, - заметил он.

     - Да,  но  услышать его никто не мог. Кухня - направо, в противоположной стороне здания.

     - Откуда грабитель мог знать, что звонка не услышат?  Как он решился столь неосмотрительно дернуть шнур?

     - Верно,  мистер  Холмс, верно. Вы задаете тот же вопрос, который и я много раз задавал себе. Нет сомнения, что грабители должны были хорошо знать и самый  дом  и  его  порядки.  Прежде всего  они должны были знать, что все слуги в этот сравнительно ранний час уже в постели и  что  ни  один  из  них  не  услышит звонка.  Стало быть, кто-то из слуг был их союзником. Но в доме восемь слуг, и у всех отличные рекомендации.

     - При прочих равных условиях, - сказал Холмс, -      можно было  бы  заподозрить  служанку,  в  которую  хозяин бросил  графин. Но это означало бы предательство по отношению к хозяйке, а Тереза  Райт  безгранично  предана  ей.  Но  это  - второстепенное   обстоятельство.   Арестовав  Рэндола,  вы  без особого  труда  установите  и  его  сообщников.  Рассказ   леди полностью  подтверждается  -  если  требуются подтверждения - всем тем, что мы здесь видим.

     Он подошел к стеклянной двери и отворил ее.

     - Никаких следов, да их и не может быть:  земля  твердая, как железо. Между прочим, свечи на камине горели ночью!

     - Да.  Именно  эти свечи и свеча в спальне леди послужили грабителям ориентиром.

     - Что грабители унесли?

     - Совсем немного. Только полдюжины серебряных приборов из буфета. Леди Брэкенстолл думает, что,  убив  сэра  Юстеса,  они испугались  и  не  стали  дочиста  грабить  дом,  как  это было наверняка задумано.

     - Пожалуй, что так. Странно только,  что  у  них  хватило духу задержаться и выпить вина.

     - Нервы, видно, хотели успокоить.

1 2 3