АРТУР КОНАН ДОЙЛ

 ЖЕЛТОЕ ЛИЦО

     Вполне  естественно,  что я, готовя к изданию эти короткие очерки, в основу которых легли те многочисленные случаи,  когда своеобразный талант моего друга побуждал меня жадно выслушивать его  отчет  о  какой-нибудь  необычной  драме, а порой и самому становиться ее участником, что я при этом  чаще  останавливаюсь на  его  успехах, чем на неудачах. Я поступаю так не в заботе о его репутации, нет: ведь именно тогда, когда задача ставила его в  тупик,  он  особенно   удивлял   меня   своей   энергией   и многогранностью  дарования.  Я поступаю так по той причине, что там, где Холмс терпел неудачу, слишком часто оказывалось, что и никто другой не достиг успеха, и тогда  рассказ  оставался  без развязки.  Временами,  однако,  случалось  и  так, что мой друг заблуждался, а истина все же бывала раскрыта. У  меня  записано пять-шесть  случаев  этого  рода, и среди них наиболее яркими и занимательными представляются два - дело о втором пятне  и  та история, которую я собираюсь сейчас рассказать.

     Шерлок  Холмс редко занимался тренировкой ради тренировки. Немного найдется людей, в большей мере способных  к  напряжению всей  своей  мускульной  силы,  и в своем весе он был бесспорно одним из лучших боксеров, каких я только знал; но в  бесцельном напряжении  телесной  силы  он видел напрасную трату энергии, и его, бывало, с места не сдвинешь, кроме тех случаев, когда дело касалось его профессии. Вот тогда он бывал совершенно  неутомим и   неотступен,   хотя,  казалось  бы,  для  этого  требовалось постоянная и  неослабная  тренировка;  но,  правда,  он  всегда соблюдал  крайнюю умеренность в еде и в своих привычках, был до строгости прост. Он не был привержен ни к каким порокам, а если изредка и прибегал к кокаину то разве что  в  порядке  протеста против  однообразия  жизни, когда загадочные случаи становились редки и газеты не предлагали ничего интересного.

     Как-то ранней весной он был в такой  расслабленности,  что пошел  со  мной  днем  прогуляться  в парк. На вязах только еще пробивались хрупкие зеленые побеги, а клейкие копьевидные почки каштанов уже начали развертываться в пятиперстные листики.  Два часа  мы  прохаживались  вдвоем,  большей  частью  молча, как и пристало двум мужчинам, превосходно знающим  друг  друга.  Было около пяти, когда мы вернулись на Бейкер-стрит.

     - Разрешите  доложить,  сэр, - сказал наш мальчик-лакей, открывая нам дверь. - Тут приходил один джентльмен,  спрашивал вас, сэр.

     Холмс посмотрел на меня с упреком.

     - Вот  вам  и погуляли среди дня! - сказал он. - Так он ушел, этот джентльмен?

     - Да, сэр.

     - Ты не предлагал ему зайти?

     - Предлагал, сэр, он заходил и ждал.

     - Долго он ждал?

     - Полчаса, сэр. Очень был беспокойный джентльмен, сэр, он все расхаживал, пока тут был,  притоптывал  ногой.  Я  ждал  за дверью,  сэр, и мне все было слышно. Наконец он вышел в коридор и крикнул: "Что же он так никогда и не придет,  этот  человек?"

Это  его точные слова, сэр. А я ему: "Вам только надо подождать еще немного". "Так я, -      говорит, - подожду на  свежем  воздухе,  а  то  я  просто задыхаюсь!  Немного погодя зайду еще раз", - с этим он встал и ушел, и, что я ему ни говорил, его никак было не удержать.

     - Хорошо, хорошо, ты сделал что  мог,  -  сказал  Холмс, проходя  со мной в нашу общую гостиную. - Как все-таки досадно получилось, Уотсон! Мне позарез нужно  какое-нибудь  интересное дело,   а   это,  видно,  такое  и  есть,  судя  по  нетерпению джентльмена. Эге! Трубка на  столе  не  ваша!  Значит,  это  он оставил  свою.  Добрая старая трубка из корня вереска с длинным чубуком, какой в табачных магазинах именуется  янтарным.  Хотел бы  я  знать,  сколько в Лондоне найдется чубуков из настоящего янтаря! Иные  думают,  что  признаком  служит  муха.  Возникла, знаете, целая отрасль промышленности - вводить поддельную муху в  поддельный  янтарь.  Он был, однако, в сильном расстройстве, если забыл здесь свою трубку, которой явно очень дорожит.

     - Откуда вы знаете, что он очень ею дорожит?  -  спросил я.

     - Такая  трубка стоит новая семь с половиной шиллингов. А между тем она, как видите, дважды побывала в починке: один  раз чинилась   деревянная   часть,  другой  -  янтарная.  Починка, заметьте, оба раза стоила дороже самой трубки - здесь  в  двух местах  перехвачено  серебряным  кольцом.  Человек должен очень дорожить трубкой, если предпочитает дважды  чинить  ее,  вместо того, чтобы купить за те же деньги новую.

     - Что-нибудь  еще?  -  спросил я, видя, что Холмс вертит трубку в руке и задумчиво, как-то по-своему ее разглядывает. Он высоко  поднял  ее  и  постукивал  по  ней  длинным  и   тонким указательным  пальцем,  как  мог  бы  профессор,  читая лекцию, постукивать по кости.

     - Трубки бывают обычно очень интересны, - сказал он.  - Ничто  другое  не  заключает  в  себе  столько индивидуального, кроме,  может  быть,  часов  да  шнурков  на  ботинках.  Здесь, впрочем,  указания не очень выраженные и не очень значительные. Владелец, очевидно, крепкий человек с отличными зубами,  левша, неаккуратный и не склонен наводить экономию.

     Мой друг бросал эти сведения небрежно, как бы вскользь, но я видел,  что он скосил на меня взгляд, проверяя, слежу ли я за его рассуждением.

     - Вы думаете, человек не стеснен в деньгах, если он курит трубку за семь шиллингов? - спросил я.

     - Он курит гросвенорскую смесь по восемь пенсов унция, - ответил Холмс, побарабанив по голове трубки и выбив  на  ладонь немного  табаку. - А ведь можно и за половину этой цены купить отличный табак - значит, ему не приходится наводить экономию.

     - А прочие пункты?

     - Он  имеет  привычку  прикуривать  от  лампы  и  газовой горелки. Вы видите, что трубка с одного боку сильно обуглилась. Спичка  этого,  конечно,  не  наделала бы. С какой стати станет человек, разжигая трубку, держать спичку сбоку? А вот прикурить от лампы вы не сможете, не опалив  головки.  И  опалена  она  с правой  стороны.  Отсюда  я  вывожу,  что  ее  владелец  левша. Попробуйте  сами  прикурить  от  лампы   и   посмотрите,   как, естественно,  будучи  правшой, вы поднесете трубку к огню левой ее стороной. Иногда вы, может быть, сделаете и наоборот, но  не будете  так  поступать  из  раза  в  раз.  Эту трубку постоянно подносили правой стороной. Далее, смотрите, он  прогрыз  янтарь насквозь.  Это может сделать только крепкий, энергичный человек да еще с отличными зубами. Но, кажется, я слышу на лестнице его шаги, так что нам будет что рассмотреть поинтересней трубки.

     Не прошло и минуты, как  дверь  отворилась,  и  в  комнату вошел  высокий  молодой  человек.  На  нем  был отличный, но не броский темно-серый костюм, и  в  руках  он  держал  коричневую фетровую  шляпу с широкими полями. Выглядел он лет на тридцать, хотя на самом деле был, должно быть, старше.

     - Извините, - начал он в некотором смущении. - Полагаю, мне бы   следовало   постучать.   Да,   конечно,   следовало... Понимаете,  я  несколько  расстроен, тем и объясняется... - Он провел рукой по лбу, как делает человек, когда он сильно  не  в себе, и затем не сел, а скорей упал на стул.

     - Я  вижу  вы  ночи  две  не  спали,  -  сказал  Холмс в спокойном, сердечном тоне. - Это изматывает  человека  больше, чем работа, и даже больше, чем наслаждение. Разрешите спросить, чем могу вам помочь?

     - Мне  нужен  ваш  совет, сэр. Я не знаю, что мне делать, все в моей жизни пошло прахом.

     - Вы   хотели   бы   воспользоваться    моими    услугами сыщика-консультанта?

     - Не    только.   Я   хочу   услышать   от   вас   мнение рассудительного человека... и человека, знающего свет.  Я  хочу понять, что мне теперь делать дальше. Я так надеюсь, что вы мне что-то посоветуете.

     Он не говорил, а выпаливал резкие, отрывочные фразы, и мне казалось,  что  говорить для него мучительно и что он все время должен превознемогать себя усилием воли.

     - Дело это очень щепетильное, - продолжал он.  -  Никто не  любит  говорить  с  посторонними  о  своих  семейных делах. Ужасно,  знаете,  обсуждать  поведение  своей  жены  с  людьми, которых  ты  видишь  в первый раз. Мне противно, что я вынужден это делать! Но я больше не в силах терпеть, и мне нужен совет.

     - Мой милый мистер Грэнт Манро... - начал Холмс.

     Наш гость вскочил со стула.

     - Как! - вскричал он. - Вы знаете мое имя?

     - Если вам желательно сохранять инкогнито,  -  сказал  с улыбкой  Холмс,  -  я бы посоветовал отказаться от обыкновения проставлять свое имя на  подкладке  шляпы  или  уж  держать  ее тульей к собеседнику. Я как раз собирался объяснить вам, что мы с  моим  другом выслушали в этой комнате немало странных тайн и что мы имели счастье внести мир во многие  встревоженные  души. Надеюсь,  нам  удастся  сделать то же и для вас. Я попрошу вас, поскольку время может  оказаться  дорого,  не  тянуть  и  сразу изложить факты.

     Наш  гость  опять провел рукой по лбу, как будто исполнить эту просьбу ему было до боли тяжело. По выражению его лица и по каждому жесту я видел, что он  сдержанный,  замкнутый  человек, склонный  скорее  прятать свои раны, нежели чванливо выставлять их напоказ. Потом он вдруг взмахнул стиснутым кулаком,  как  бы отметая прочь всю сдержанность, и начал.

     - Факты  эти  таковы,  мистер Холмс. Я женатый человек, и женат я три года. Все это время мы с женой искренне любили друг друга, и были очень счастливы в нашей брачной жизни. Никогда  у нас не было ни в чем разлада - ни в мыслях, ни в словах, ни на деле.  И вот в этот понедельник между нами вдруг возник барьер: я открываю, что в ее жизни и в ее мыслях есть что-то, о  чем  я знаю  так  мало,  как если б это была не она, а та женщина, что метет улицу перед нашим домом. Мы сделались чужими,  и  я  хочу знать, почему.

     Прежде,  чем  рассказывать дальше, я хочу, чтобы вы твердо знали одно, мистер Холмс: Эффи любит меня. На этот  счет  пусть не  будет  у вас никаких сомнений. Она любит меня всем сердцем, всей душой и никогда не любила сильней, чем теперь. Я это знаю, чувствую. Этого я  не  желаю  обсуждать.  Мужчина  может  легко различить,  любит  ли его женщина. Но между нами легла тайна, и не пойдет у нас по-прежнему, пока она не разъяснится.

     - Будьте  любезны,  мистер  Манро,  излагайте  факты,  - сказал Холмс с некоторым нетерпением.

     - Я  сообщу  вам,  что мне известно о прошлой жизни Эффи.

Она была вдовой, когда мы с  нею  встретились,  хотя  и  совсем молодою - ей было двадцать пять. Звали ее тогда миссис Хеброн. В  юности  она  уехала  в  Америку,  и  жила  одна там в городе Атланте, где и вышла замуж за этого Хеброна, адвоката с хорошей практикой. У них был ребенок, но потом там  вспыхнула  эпидемия желтой  лихорадки,  которая и унесла обоих - мужа и ребенка. Я видел сам свидетельство о смерти мужа. После этого  Америка  ей опротивела,  она  вернулась  на  родину  и стала жить с теткой, старой девой, в Мидлеексе, в городе Пиннере.  Пожалуй,  следует упомянуть,  что  муж  не  оставил  ее  без  средств:  у нее был небольшой капитал - четыре с половиной тысячи фунтов,  которые он  так  удачно  поместил,  что  она  получала  в  среднем семь процентов.  Она  прожила  в  Пиннере  всего  полгода,  когда  я встретился  с  ней.  Мы  полюбили  друг друга и через несколько недель поженились. Сам я веду торговлю хмелем, и, так  как  мой доход составляет семь-восемь сотен в год, мы живем не нуждаясь, снимаем  виллу в Норбери за восемьдесят фунтов в год. У нас там совсем по-дачному, хоть это и близко от города. Рядом  с  нами, немного  дальше по шоссе, гостиница и еще два дома, прямо перед нами - поле, а по ту  сторону  его  -  одинокий  коттедж;  и, помимо  этих  домов,  никакого  жилья  ближе, чем на полпути до станции. Выпадают такие месяцы в году, когда дела держат меня в городе, но летом я бываю более или менее свободен, и тогда мы с женою в нашем загородном домике  так  счастливы,  что  лучше  и желать  нельзя.  Говорю вам, между нами никогда не было никаких размолвок, пока не началась эта проклятая история.

     Одну  вещь  я  вам  должен  сообщить,  прежде  чем   стану рассказывать  дальше. Когда мы поженились, моя жена перевела на меня все свое состояние  -  в  сущности,  вопреки  моей  воле, потому  что  я понимаю, как неудобно это может обернуться, если мои дела пойдут под уклон. Но она  так  захотела,  и  так  было сделано. И вот шесть недель тому назад она вдруг говорит мне:

     - Джек, когда ты брал мои деньги, ты сказал, что когда бы они мне ни понадобились, мне довольно будет просто попросить.

     - Конечно, - сказал я, - они твои.

     - Хорошо, - сказала она, - мне нужно сто фунтов.

     Я  опешил  - я думал, ей понадобилось на новое платье или что-нибудь в этом роде.

     - Зачем тебе вдруг? - спросил я.

     - Ах, - сказала она шаловливо, - ты же говорил, что  ты только мой банкир, а банкиры, знаешь, никогда не спрашивают.

     - Если  тебе  в  самом  деле  нужны  эти  деньги,  ты их, конечно, получишь, - сказал я.

     - Да, в самом деле нужны.

     - И ты мне не скажешь, на что?

     - Может быть, когда-нибудь и скажу, но только,  Джек,  не сейчас.

     Пришлось  мне  этим удовлетвориться, хотя до сих пор у нас никогда не было друг от друга никаких секретов.  Я  выписал  ей чек  и больше об этом деле не думал. Может быть, оно и не имеет никакого отношения к тому, что произошло потом, но  я  посчитал правильным рассказать вам о нем.

     Так  вот,  как  я  уже  упоминал,  неподалеку от нас стоит  коттедж. Нас от него отделяет только поле, но, чтобы  добраться до  него,  надо  сперва  пройти  по  шоссе, а потом свернуть по проселку. Сразу за коттеджем славный сосновый  борок,  я  люблю там  гулять,  потому  что  среди  деревьев  всегда так приятно. Коттедж последние восемь месяцев стоял  пустой,  и  было  очень жаль,  потому  что это премилый двухэтажный домик с крыльцом на старинный манер и жимолостью  вокруг.  Я,  бывало,  остановлюсь перед   этим  коттеджем  и  думаю,  как  мило  было  бы  в  нем устроиться.

     Так вот в этот понедельник вечером я пошел погулять в свой любимый борок, когда на проселке мне встретился  возвращающийся пустой фургон, а на лужайке возле крыльца я увидел груду ковров и  разных  вещей. Было ясно, что коттедж наконец кто-то снял. Я прохаживался мимо, останавливался, как будто от нечего  делать, - стою,  оглядываю  дом,  любопытствуя, что за люди поселились так близко от нас. И вдруг вижу в одном из окон  второго  этажа чье-то лицо, уставившееся прямо на меня.

     Не  знаю,  что  в  нем было такого, мистер Холмс, только у меня мороз пробежал по спине. Я стоял в отдалении, так  что  не мог   разглядеть   черты,   но   было   в   этом   лице  что-то неестественное,  нечеловеческое.   Такое   создалось   у   меня впечатление.  Я  быстро подошел поближе, чтобы лучше разглядеть следившего за мной. Но едва я приблизился, лицо вдруг  скрылось - и  так  внезапно,  что  оно, показалось мне, нырнуло во мрак комнаты. Я постоял минут пять, думая об этой истории и стараясь разобраться в  своих  впечатлениях.  Я  не  мог  даже  сказать, мужское  это  было  лицо или женское. Больше всего меня поразил его  цвет.  Оно  было  мертвенно-желтое  с  лиловыми  тенями  и какое-то    застывшее,    отчего   и   казалось   таким   жутко неестественным. Я до того расстроился, что решил узнать немного больше о новых жильцах. Я подошел и постучался в дверь,  и  мне тут же открыла худая высокая женщина с неприветливым лицом.

     - Чего вам надо? - спросила она с шотландским акцентом.

     - Я  ваш сосед, вон из того дома, - ответил я, кивнув на нашу виллу. - Вы, я вижу, только что приехали, я и подумал, не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен.

     - Эге! Когда  понадобитесь,  мы  сами  вас  попросим,  - сказала она и хлопнула дверью у меня перед носом.

     Рассердясь  на такую грубость, я повернулся и пошел домой. Весь вечер, как ни старался я думать о другом, я не мог  забыть призрака  в  окне  и  ту грубую женщину. Я решил ничего жене не рассказывать - она нервная, впечатлительная женщина,  и  я  не хотел делиться с нею неприятным переживанием. Все же перед сном я  как бы невзначай сказал ей, что в коттедже появились жильцы, на что она ничего не ответила.

     Я вообще сплю  очень  крепко.  В  семье  у  нас  постоянно шутили,  что  ночью  меня пушкой не разбудишь; но почему-то как раз в эту ночь - потому ли, что я был немного возбужден  своим маленьким  приключением,  или  по  другой  причине, не знаю, - только спал я не так крепко,  как  обычно.  Я  смутно  сознавал сквозь  сон,  что  в  комнате что-то происходит, и понемногу до меня дошло, что жена стоит уже в платье и  потихоньку  надевает пальто  и  шляпу.  Мои  губы  шевельнулись,  чтобы пробормотать сквозь  сон  какие-то  слова  недоумения  или  упрека  за   эти несвоевременные   сборы,   когда,   вдруг  приоткрыв  глаза,  я посмотрел на озаренное свечой лицо, и у меня  отнялся  язык  от изумления.  Никогда  раньше  я  не видел у нее такого выражения лица - я даже не думал, что ее лицо может быть таким. Она была мертвенно-бледна,  дышала  учащенно   и,   застегивая   пальто, украдкой  косилась на кровать, чтобы проверить, не разбудила ли меня.  Потом,  решив,  что  я  все-таки  сплю,   она   бесшумно выскользнула  из  комнаты,  и  секундой  позже  раздался резкий скрип, какой могли произвести только петли парадных  дверей.  Я приподнялся  в  постели, потер кулаком о железный край кровати, чтобы увериться, что это не сон. Потом  я  достал  часы  из-под подушки.  Они  показывали  три  пополуночи.  Что на свете могло понадобиться моей жене в тот час на шоссейной дороге?

     Я просидел так минут двадцать, перебирая это все в  уме  и стараясь подыскать объяснение. Чем больше я думал, тем это дело представлялось  мне необычайней и необъяснимей. Я еще ломал над ним голову, когда опять послышался скрип петель внизу, и  затем по лестнице раздались ее шаги.

     - Господи,  Эффи,  где  это  ты  была?  - спросил я, как только она вошла.

     Она задрожала и вскрикнула,  когда  я  заговорил,  и  этот сдавленный   крик   и  дрожь  напугали  меня  больше,  чем  все остальное, потому что в них было что-то  невыразимо  виноватое. Моя  жена  всегда была женщиной прямого и открытого нрава, но я похолодел, когда увидел, как она украдкой пробирается к себе же в спальню и дрожит оттого, что муж заговорил с ней.

     - Ты не спишь, Джек? - вскрикнула она с нервным смешком.

- Смотри, а я-то думала, тебя ничем не разбудишь.

     - Где ты была? - спросил я строже.

     - Так понятно, что это тебя удивляет, - сказала она, и я увидел, что пальцы ее дрожат, расстегивая пальто. - Я  и  сама не  припомню,  чтобы  когда-нибудь  прежде  делала  такую вещь. Понимаешь, мне вдруг стало душно, и меня  прямо-таки  неодолимо потянуло  подышать  свежим воздухом. Право, мне кажется, у меня был бы обморок, если бы  я  не  вышла  на  воздух.  Я  постояла несколько минут в дверях, и теперь я совсем отдышалась.

     Рассказывая  мне  эту  историю, она ни разу не поглядела в мою сторону, и голос у нее был точно не свой. Мне  стало  ясно, что она говорит неправду. Я ничего не сказал в ответ и уткнулся лицом  в  стенку  с  чувством  дурноты  и  с  тысячью  ядовитых  подозрений и сомнений в голове. Что скрывает от меня жена?  Где она  побывала  во  время своей странной прогулки? Я чувствовал, что не найду покоя, пока этого не узнаю, и все-таки мне претило расспрашивать дальше после того, как она уже  раз  солгала.  До конца ночи я кашлял и ворочался с боку на бок, строя догадку за догадкой,  одна  другой  невероятнее.  Назавтра  мне нужно было ехать в город, но я был слишком взбудоражен и  даже  думать  не мог о делах. Моя жена была, казалось, расстроена не меньше, чем я,  и  по  ее быстрым вопросительным взглядам, которые она то и дело бросала на меня, я видел: она поняла, что я не поверил  ее объяснению,  и  прикидывает,  как  ей  теперь  быть.  За первым завтраком мы едва обменялись с ней двумя-тремя словами, затем я сразу вышел погулять,  чтобы  собраться  с  мыслями  на  свежем утреннем воздухе.

     Я  дошел  до Хрустального дворца, просидел там целый час в парке и вернулся в Норбери в начале второго. Случилось так, что на обратном пути мне нужно  было  пройти  мимо  коттеджа,  и  я остановился  на  минутку  посмотреть,  не  покажется ли опять в окошке то странное лицо, что глядело на меня накануне. Я стою и смотрю, и вдруг - вообразите себе мое удивление, мистер Холмс, - дверь открывается, и выходит моя жена!

   1 2 3