— Ещё бы! Впрочем, поглядим, поглядим, — тоном профессора, которого приглашают на важную консультацию, произнёс Эдик.

      — Будем бесконечно признательны, — в тон ему ответил Виталий. — Ждём с нетерпением ваше заключение. И больше я вас не задерживаю.

      — Ого! — Эдик взглянул на часы. — Можно и потрепаться семь минут.

      Эти приятные минуты промелькнули незаметно, и Эдик исчез.

      На следующее утро Виталий приехал на работу, как всегда, к десяти, несмотря на субботний день. И несмотря на этот день, застал на работе следователя, который принял к производству дело Витьки Короткова. Следователем этим был Володя Фролов, давний приятель Виталия.

      При звуке раскрываемой двери он поднял голову, узнал Виталия и, улыбаясь, приподнялся, чтобы пожать приятелю руку, потом снова опустился в кресло и, сняв очки, довольным тоном произнёс:

      — А ещё говорят, нет телепатии. Я тебя только что мысленно призывал.

      — Совершенно явственно уловил, — согласился Виталий. — Что же тебе от меня надо?

      Фролов устало вздохнул.

      — Поручение хочу тебе дать. Допроси-ка ещё раз этого стервеца Короткова. Ни с кем другим он разговаривать не желает. Как пень, понимаешь, молчит. Час молчит, два. А я уговариваю, я доказываю, я нервы расходую. А ему, видите ли, подавай Лосева. Такой, видите ли, незаменимый, исключительный Лосев объявился.

      — Ну, и подай ему Лосева, что тебе стоит!

      — Вот я и подаю.

      — С одним условием.

      — Какое ещё условие?

      — Сначала к нему придёт его бывший тренер. Разреши свидание?

      — Какой ещё тренер, откуда ты его выкопал?

      — Это уже отдельная история. Ты пока разреши. Он скоро придёт.

      — Так ведь нельзя пока свидания, ты же знаешь.

      — Это тот случай, когда свидание необходимо. Для дела. Веришь мне?

      — Верю, конечно. Но…

      — Слушай, Фролов, — сердито сказал Виталий. — Я всё равно добьюсь. Только лишнее время отберу у тебя, у себя, у начальства. И всем нервы попорчу. Лучше уж сам разреши.

      — Чёрт с тобой, разрешаю. Когда допрос проведёшь?

      — Сразу после свидания. Для допроса вызову. Понял ты меня? — улыбнулся Виталий.

      — Ну-ну. Даже интересно, как этот пень заговорит человеческим голосом.

      — Это, мой милый, не пень, — невольно подражая интонации Кузьмича, возразил Виталий. — Это ещё недавно был вполне хороший парень и футболист, между прочим.

      — Ага, вполне хороший парень был, конечно, — саркастически передразнил Фролов. — Если бы на месте Шухмина кто ещё оказался, то вполне возможно, что этот хороший парень стал бы убийцей.

      — Я же говорю «недавно был». А потом случилась трагедия, Володя. Обычная человеческая трагедия.

      — Ишь ты!

      — С Витькой именно так всё и было. Вот я и хочу кое-что исправить.

      — Для этого тебе и тренер понадобился?

      — Во-во. Он, понимаешь, обещал мне свою ошибку исправить. Серьёзную педагогическую ошибку. Мы уже договорились.

      — Поздно он спохватился, — сердито заметил Фролов.

      — Такие ошибки исправлять никогда не поздно. Трудно — это да. Но не поздно. Пока человек дышит, думает, чувствует…

      Фролов внимательно посмотрел на. Виталия.

      — Ты мне потом всё подробно расскажешь, ладно?

      — Конечно, расскажу.

      На том они и расстались.

      Виталий поспешил к себе.

      А вскоре пришёл Соколов, сосредоточенный и задумчивый. Он рассеянно поздоровался с Виталием и, опустившись на стул, нетерпеливо спросил:

      — Где Коротков?

      — Виктор здесь, — подчёркнуто спокойно ответил Виталий. — Сейчас я велю его привести и оставлю вас одних.

      Он повернулся к телефону и, набрав короткий номер, отдал распоряжение.

      Через несколько минут в дверь постучали, и на пороге в сопровождении конвойного милиционера появился Витька. Виталий не видел его три дня. За это время парень разительно изменился. Тёмные круги под запавшими глазами, тоскливый, затравленный взгляд, щетина на осунувшемся лице, серая куртка на молнии измята, свалявшиеся волосы на голове торчат в разные стороны.

      — Здравствуй, Витя, — сказал Виталий. — Садись.

      — Здравствуй, Виктор, — как эхо повторил за ним Соколов.

      Но ошеломлённый Витька продолжал стоять на пороге, всё ещё заложив руки за спину, уголки рта его нервно подёргивались. Он смотрел на Соколова.

      — А вы-то чего тут? — грубо спросил он. — На тренировку звать пришли? Теперь они вон меня тренируют, — и кивнул на Виталия.

      — Мне надо с тобой поговорить, Коротков, — деловито и сухо сказал Соколов. — И побыстрей садись, пожалуйста.

      Виталий про себя порадовался: кажется, Соколов нашёл верный тон. Очевидно, этот тон был привычен для его подопечных. Потому что Витька смолчал и послушно опустился на стул.

      — Я вас оставлю, — сказал Виталий, поднимаясь. — На полчаса, Василий Павлович, больше не могу.

      — Нам хватит, — коротко ответил Соколов.

      Виталий вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

      Полчаса он бродил по коридорам, заходил в чужие кабинеты, нервничал и не мог собраться с мыслями, когда его о чём-нибудь спрашивали. Потом он забрёл в буфет и машинально выпил там бутылку кефира.

      Ровно через полчаса он вернулся в свою комнату.

      На костистом, морщинистом лице Соколова он прочёл усталость и раздражение, на лице Витьки злое упрямство. Видимо, разговор не получился. Расчёт Виталия обернулся просчётом. И Виталий почувствовал вдруг тоже усталость.

      — Всё, — как можно спокойнее сказал он. — Спасибо, Василий Павлович.

      Тот молча поднялся со своего места, дал Виталию пропуск для отметки и напоследок сухо сказал Витьке:

      — До свидания, Коротков. На суд я приду.

      «Ага, — подумал Виталий. — Возможно, не всё так уж плохо».

      Когда Соколов вышел, он сказал:

      — А теперь, Витя, проведём официальный допрос по поручению следователя. Согласен?

      — Валяйте, если надо.

      — Будешь говорить?

      — Это смотря чего.

      — Всё, о чём спрошу.

      — Во всём только богу исповедуются. А его нет, говорят.

      — Вот я на его месте и буду.

      — А он ещё и грехи отпускает. И ты тоже? — Витька криво усмехнулся.

      — Отпустить не могу. Могу только помочь замолить.

      — Я ваши молитвы знаю. Признавайся во всём, и точка.

      — А зачем нам твои признания, как думаешь?

      — Ну… как зачем? Чтобы дело раскрыть.

      — Какое дело? Больше того, что уже раскрыто, за тобой ничего нет. А в том, что раскрыто, признаний твоих не требуется. Сам понимаешь. Сейчас дело в другом, Витя. Сейчас надо думать, как наказание твоё, справедливое наказание, смягчить. И не только в том смысле, чтобы уменьшить. А ещё и в том, чтобы легче тебе его перенести. А переносить его будет тем легче, чем спокойнее, увереннее будет у тебя на душе.

      — Ты за мою душу не волнуйся, — хмуро ответил Витька и в свою очередь спросил: — Это ты Василия Павловича сюда зазвал?

      — Ну, я.

      — А зачем?

      — Он мне интересную вещь про тебя сказал. Вот я и попросил, чтобы он тебе её повторил. А то ты мне не поверишь.

      — А ему, думаешь, поверю? Да если мне только, скажем, два года просидеть, — при этом голос Витьки невольно дрогнул, — то и тогда из меня потом такой же игрок, как из мартышки. Что я, не знаю?

      — Это как сказать, — возразил Виталий. — Если человек без обеих ног мог лётчиком, асом стать, если спортсмен, переломав в аварии руки и ноги, смог — тоже, кстати, через два года — новые рекорды ставить, то чего ты-то скулишь? Сейчас, Витя, не скулить, сейчас чётко понять надо, что следует делать.

      — А что делать?

      — Я сказал: уменьшать срок и достойно его вынести. А для этого надо не просто о свободе мечтать. Волк, когда его поймают, тоже о свободе мечтает. А тебе надо иметь реальную и светлую цель. Вот так я считаю.

      — Нет у меня такой цели, брось крутить, — отрезал Витька и даже отвернулся.

      — Нет? — переспросил Виталий. — Давай поглядим. Только для начала условимся: что есть главная цель для каждого человека вообще? Если он, конечно, человек, а не тряпка половая, о которую все ноги вытирают. Вроде, скажем, Володьки-Дачника.

      — Ты откуда его…

      — Знаю его, знаю, — махнул рукой Виталий. — Я теперь много чего знаю. Увидишь.

      — Не всё ты знаешь. Володька-Дачник, чтоб ты ещё знал, — запальчиво произнёс Витька, — тоже человек, хоть и алкаш.

      Виталий вздохнул.

      — Далеко он от человека ушёл, Витя. У него уже нет главной цели. А главная цель у человека — счастье. И у тебя оно может быть.

      — Это слово только в газетах пишут, а я их не читаю, — насмешливо возразил Витька. — И потому слова этого не знаю.

      — А я тебя счастливым видел…

      — Где ж это, интересно?

      — На фотографии. Со всей командой, перед кубком.

      — Ты что, — нахмурился Витька, — дома у меня был?

      — Был.

      — И мать видел?

      — Видел, конечно. А ты ту фотографию помнишь?

      — Ясное дело, помню.

      — Вот что такое счастье, Витя. И заметь, если бы вам этот кубок просто с неба упал, ну, подарил кто-нибудь, а не взяли бы вы его в трудной борьбе, никакого счастья, никакой особой радости не было бы. Ну, упал с неба и упал. Хорошо, что не разбился. Матери можно отдать, чтоб цветы туда ставила. А вот борьба и победа дали счастье. Верно я говорю или нет?

      — Похоже. А ещё ты кого дома видел?

      — Ляльку.

      — Про меня спрашивала?

      — Конечно. Но я ей сказал, что не знаю, где ты.

      — Как она там?

      — Ты лучше меня знаешь это. При мне она твоё варенье лопала. Так мне и доложила: «Это Витька мне купил». Да, Вить, о ней тоже подумать надо.

      — Что толку у вас тут думать!

      — Самое время. Ведь пока с Гошкой по парку таскался да водку глотал, думать было некогда. Плохо ведь Ляльке дома-то, согласен?

      — Что ж я отсюда сделать могу? — сквозь зубы процедил Витька.

      — А ты что-нибудь раньше сделал? Ты ведь и не задумывался раньше над Лялькиной жизнью. А сейчас вот задумался. Уже дело. Но за Ляльку бороться надо. Чтобы стало ей хорошо. Бороться побольше, чем за кубок. И победа тут тоже для тебя радостью будет. Разве нет? Если не чужие люди, а ты сам Лялькину судьбу устроишь. Вот тебе и ещё счастье. И тоже не последнее.

      — И так больно много, — усмехнулся Витька.

      — А всё-таки главная победа будет над самим собой. Очень я верю. Большая эта победа гордость в человека вселяет, много добавляет сил и уверенности. Но это ещё впереди. Сейчас ты это понять до конца не сможешь.

      — Что ж, я, по-твоему, чурка?

      — Чурка не чурка, а мозги пока в тумане.

      Незаметно Виталий втянул Витьку в разговор, который ему сейчас больше всего был нужен, на который он внутренне, подсознательно был уже настроен, к которому страстно тянулся сейчас, после этих дней, проведённых в неволе, первых, отчаянных, страшных дней, когда всё, кажется, с грохотом рушится для тебя, всё, всё вокруг, и впереди только дым и развалины и неизвестно, зачем дальше жить. В этот час разговор о собственной жизни, за которую человек всё равно инстинктивно цепляется, как бы всё безнадёжно и страшно ни было впереди, разговор, в котором мелькает надежда, пусть самая маленькая, самая далёкая, такой разговор в этот тяжкий час необходим человеку.

      — Уж какие мозги есть, с теми и жить буду, — чуть заносчиво ответил Витька, неосознанно стремясь вызвать Виталия на спор, заставить его опровергнуть эти слова. Витьке хотелось, чтобы Лосев сказал что-то в его пользу, в утешение ему и тем хоть как-то его ободрил.

      И в этот момент Виталий каким-то натянутым до предела нервом уловил эту Витькину надежду, эту немую его просьбу, что ли.

      — Мозги-то у тебя неплохие, их только проветрить надо, — сказал он. — Вот ты говоришь, Володька-Дачник не окончательно пропащий человек. Если ты о нём так говоришь, что же тогда о тебе самом сказать?

      — Это уж тебе виднее, — усмехнулся Витька, внешне чрезвычайно небрежно.

      — И Гошка, по-твоему, не пропащий?

      — От этого одна вонь. Стрелять таких надо.

      — Стрелять никого не надо, Витя. Никого. Чтобы другим пример не давать и чтобы себя самого в конце концов не изуродовать. Это тебе не война и не защита Родины.

      — А я говорю, стрелять его! — со злостью повторил Витька.

      — Да что ты против него такого имеешь? — удивился Виталий. — Неужели только за то, что он удрал, когда тебя взяли?

      — Мало, да?

      — Мало. Для такой злости, как у тебя. Ты ему лучше спасибо скажи. Может, останься он, и не взяли бы тебя. И разговора у нас с тобой такого не было бы. А главное, не задумался бы ты над своей жизнью и над чужой.

      — Ну ты даёшь! — даже присвистнул Витька. — Вот выйду, я ему, гаду, спасибо скажу. Увидит тогда.

      Теперь уже усмехнулся Виталий.

      — Вот тебе, Витя, и ответ на твой вопрос.

      — Какой ещё?

      — Да насчёт чурки.

      — И пусть.

      — Нет, не пусть. Я тебе ещё раз повторяю: не чурка ты, но мозги тебе надо непременно проветрить. Хочешь ещё доказательство?

      — Ну.

      — Помнишь, я тебе сказал, что больше того, что уже раскрыто, за тобой ничего нет? Так вот, больше нет, а меньше есть, Витя. Но это уже других тоже касается, не одного тебя. И я считаю, что во всём должна быть справедливость. Так вот, по справедливости Борода, допустим, должен тоже своё получить. За «станок». Верно?

      — Это ты всё откуда же выкопал? — изумился Витька, на миг теряя свою напускную сдержанность, и даже по-мальчишечьи приоткрыл рот.

      — На набережной в парке копал, — улыбнулся Виталий. — Ох, богатые там залежи, я тебе скажу. Не поверишь даже.

      — Это я-то не поверю? — снисходительно усмехнулся Витька.

      — Ты из себя большого деятеля не строй. Ты шавкой был, шестёркой, а они козырные тузы в той игре, что Борода, что Вадим Александрович.

      — Ты даёшь! — удивлённо и растерянно повторил Витька.

      — Ошибаюсь?

      — Допустим, что нет.

      — То-то. За мной, между прочим, тоже от аттракционов пошли, когда я там «зенки пялил». Гошка опять пошёл и этот, толстый. Жора, что ли?

      — Жопа.

      — Ну, по-человечески Жора. Вот тут мы и познакомились. Вот тут мне Гошка и показал Бороду, Вадима Александровича и ещё третьего, как его?

      — Гороха?

      — Во-во. Бориса Егоровича. Они за своим столиком в тот вечер сидели.

      — Да ни хрена Гошка не знает, — пренебрежительно махнул рукой Витька. — Что велят, то и делает. И своё получает, ясное дело. В охране он. Контрнаблюдение, как Горох говорит.

      — И ты там числился?

      — И я. А как «станок» печатает, это мы не знаем.

      — А кто же знает?

      — Кто придумал.

      — Борода?

      — Ну.

      — А за что ты его сволочью назвал там, на фотографии?

      — За дело.

      — И все его так?

      — Ага.

      — И Гошка?

      — Этот больше всех. — Витька недобро усмехнулся.

      — Почему?

      — У него спроси.

      — А всё-таки?

      — Гошка всем заливал, что с дочкой Бороды крутит. А Володька-Дачник рассказал, что она его с лестницы спустила, когда полез. И Борода прогнать грозил. Гошка, понятно, хвост поджал, но сам кое-чего задумал.

      — Чего же?

      — Не знаю. Но при случае продаст он Бороду, точно тебе говорю.

      — Так, сам же говоришь, он ничего не знает. Чем же торговать?

      — Для такого случая узнает.

      — А ты не считаешь, что Борода своё получить должен?

      — С меня ему получать нечего…

      — Плохо, если так думаешь. Выходит, если он тебе хрусты давал, то уже купил тебя со всеми потрохами, так, что ли?

      — А больше он мне ничего не делал.

      — А другим? Ведь на каком-то обмане его «станок» работает, верно?

      — Кто его знает!

      — Кто же знает, кроме тех троих?

      — Кто? — Витька посмотрел на потолок. — Ты у Майки спроси, кассирши.

      — А кто она такая, чтобы знать?

      — Майка-то? — усмехнулся Витька. — Да ты на неё посмотри сначала.

      — И что?

      — А то. Борода её недавно Вадику, говорят, отдал. В карты проиграл.

      — Да ты что?

      — У них так, — широко улыбнулся Витька. — Феодализм. И потом, — многозначительно добавил он, — через неё все деньги идут. Касса. Понимать надо.

      — Понимаю.

      — Слушай, — неожиданно спросил Витька. — А ты все там фотографии у меня разглядел?

      — Все.

      — И Катьку видел?

      — Видел. Чёрной рамке только удивился. Думал, умерла. Но Лялька сказала…

назад<<< 1 . . . 12 . . . 19 >>>далее