Разговор незаметно ушёл в сторону. И Виталий был даже этому рад. От той опасной темы следовало чуточку передохнуть. И кроме того, Витька вдруг открывался ему новой своей стороной.

      — Я почему на ней крест поставил, — говорил он. — Потому что я во всём верность требую до последней точки. Вот у нас в команде так было, у Василия Павловича. Все, как один, друг за друга. И с девчонками я тоже так. Я тебе скажу, между нами, конечно. Любовь я уважаю. Во! — Он зацепил ногтем за передние зубы и громко щёлкнул, потом вдруг неожиданно заключил: — А Гошку за это убить мало.

      — Скор ты больно насчёт убить. Я вот полагаю, когда дадим Гошке подумать, он тоже кое-что склеить захочет в своей жизни.

      — Жди!

      — Думаю, дождусь. Что Гошка! И не такие, как он, задумываться иной раз начинали. Вот, к примеру, возьми… Ну, скажем, тот же Горох разве не задумается, когда время придёт, когда подопрёт его?

      — Ему Нинка задуматься не даст.

      — Это кто такая?

      — Жинка его. Он её тоже в кассирши определил. Ну, зверюга, я тебе скажу, — убеждённо тряхнул головой Витька. — Вообще-то бабы вроде потише мужиков, это факт. Но уж ежели какая из них звереет или бесстыжей становится, то любого мужика перешибёт.

      — Так и эта Нинка?

      — Во-во. Её даже Борода боится.

      — И Вадик?

      — И Вадик. Он даже побольше.

      — Может, она и имеет больше их?

      — Не. Дело в их руках.

      — Что же всё-таки за дело, а, Витя?

      Вопрос этот вырвался у Виталия невольно.

      — Кто его знает! — сухо ответил Витька. — Меня не касается.

      — Ну ладно. Хватит, пожалуй, на сегодня, — объявил Виталий и, вздохнув, добавил: — Эх, Витя, ничего ты мне под протокол не сообщил. Ну хотя бы обещай одно: не молчи ты, как пень, когда тебя следователь Фролов допрашивать будет. Не порть ты себе картину.

      — Что тебе сказал, ему не скажу, — упрямо мотнул головой Витька.

      — Да ты про себя, про одного себя говори. Какие тут секреты?

      — Секреты не секреты, а выворачиваться не желаю.

      — И не выворачивайся. Только по фактам говори.

      — Ладно, — снисходительно кивнул Витька. — Для тебя уж так и быть.

      Виталий сухо возразил:

      — Ты одолжений не делай. Тебе это нужнее всех, запомни.

      — Ладно, ладно, — поспешно и примирительно повторил Витька.

      На этом они и расстались. Конвой увёл арестованного.

      Виталий задумчиво прошёлся по комнате, на ходу с силой покрутив руками, и даже сделал несколько резких прыжков.

      «Чёрт возьми, ну что за работа! — досадливо думал он, снова принимаясь шагать по комнате. — Ведь как у других? Суббота, воскресенье — их. Делай, что хочешь, и поезжай, куда хочешь. В другие дни свои восемь часов отработали — всё, домой до завтра. И спокойная ночь впереди. А тут? Хоть и ничего не случается, всё равно спишь вполуха, ведь в любой час тебя могут вызвать, если что. И ведь никто на аркане сюда не тянул, сам пошёл, дурацких книжек начитался, эдаким романтиком был. Ах, уголовный розыск — бух-бух-бух!.. А ведь мог бы после института вполне солидно распределиться. Ну, допустим…» И Виталий принялся досадливо перебирать в памяти все спокойные, достойные, сытные места, куда бы он мог устроиться, куда его даже звали. А если бы ещё знакомства подключить! У одного только отца какие связи! Кого он только не лечил, не консультировал! Сейчас для врачей чего хочешь сделают. Отцу только словечко бы сказать, кому надо… В конце концов Виталий домечтался до того, что самому стало противно. Устал он, здорово устал, вот и всё.

      …Парк уже изрядно надоел Виталию со всеми своими фонтанами, лозунгами, аттракционами, танцплощадками и толпами гуляющих. В потемневшем небе вспыхивали, кружились, сияли разноцветные огни. Отовсюду доносилась музыка, казалось, ею был перенасыщен весь парк. Кругом слышались оживлённые возгласы, смех, чей-то свист. В толпе сновали стайки мальчишек.

      Виталий прошёл знакомым путём на набережную.

      Неожиданно из толпы выскочил Гошка и, подбежав, торопливо сказал:

      — Айн момент — и я тут, понял? Можешь торчать пока спокойно, не тронут.

      — А кому я нужен? — пожал плечами Виталий.

      — Ха! Не смеши мои ботинки, детка! Ну, привет!

      И Гошка снова исчез.

      Виталий стал внимательно приглядываться к окружающим. Неужели он не сможет ничего заметить в этой людской круговерти? Ведь некий «станок» продолжает «печатать». И кассы, кстати, ещё работают. В одной из них — красавица Майка, которую даже проигрывают в карты, а в другой — зверюга Нинка. М-да.

      А спустя несколько минут перед Виталием снова возник Гошка и возбуждённо спросил, бегая глазами по сторонам:

      — Ну что, двинули?

      — Слышь, — сказал Виталий. — Хороша тут одна девушка у вас.

      — Майка-то? — безошибочно определил Гошка. — Хошь, познакомлю?

      — А удобно?

      — Ха! С ней чего хошь удобно. Только с собой её сейчас не брать. — Гошка многозначительно поднял палец. — Она с ума сойдёт, если я буду, учти.

      — Ладно. Не возьмём.

      Гошка огляделся. Кассы уже закрылись, возле них никого не было.

      — Айн момент, — бросил Гошка и торопливо направился к одному из аттракционов.

      Вернулся он быстро. Рядом с ним шла невысокая девушка в лёгком пальто, чётко обрисовывавшем её стройную фигуру. Тёмные волосы были модно подстрижены, чёлка наползала на глаза. Тонкое лицо выглядело в полумраке бледным и усталым.

      — Познакомься, Маечка, — выламываясь, сказал Гошка. — Мой закадычный кореш. Как тебя увидел, так покоя лишился. «Познакомь да познакомь». Ну, я что же… я человек добрый. Для кореша всё. Ты уж меня… это самое…

      К своему удивлению, Виталий уловил какие-то заискивающие нотки в его голосе.

      Девушка небрежно снизу вверх оглядела Виталия и пожала плечами.

      — Ну, длинный. А ещё чего?

      — Молодой и красивый, — со смешком добавил Гошка.

      — Молодые сейчас на одну зарплату живут. Чего у них, может, и много, а вот тут ещё не хватает. — Она постучала согнутым пальчиком по лбу. — Тебя как зовут?

      — Виталий. А тебя?

      — Уже знаешь. И где ты трубишь?

      — Далеко.

      — Шустришь, вроде нашего Гошеньки?

      — С первой встречи, Маечка, говорить о работе не принято, — усмехнулся Виталий. — Если подружимся, всё узнаешь.

      — Ну и что? Попробуем подружиться. Запиши телефон. А здесь ко мне больше не подходи.

      — Это почему?

      — Глаз много. А я не люблю на людях. Так что звони. Утром лови, до девяти. Пока я в постельке. — Она коротко рассмеялась.

      — Понятно, Маечка. Будь спокойна, поймаю.

      — А я пока спокойна, не загорелась. Ты не думай.

      — А как сегодня? — на всякий случай выразил нетерпение Виталий.

      — Ты, мальчик, не торопи ночь. Сегодня я занята. Гоша, такси мне сейчас найдёшь, — повелительным тоном сказала Майя.

      — Сей момент, — обрадованно и по-прежнему чуть заискивающе отозвался Гошка.

      — Ну, так пошли, мальчики.

      Втроём они направились к выходу из парка.

      «Однако эта деловая Маечка быстро пошла на дружбу», — отметил про себя Виталий.

      Гошка подогнал такси мгновенно, так что Виталий не успел сказать Майе и двух слов.

      Когда девушка уехала, Гошка нетерпеливо спросил:

      — А нам куда?

      — А нам недалеко.

      И они двинулись в сторону большой, залитой огнями площади.

      У Виталия уже довольно давно появилось в городе два-три надёжных места, где он мог спокойно встретиться с кем угодно, где его знали и он мог быть уверен, что встречи его пройдут незаметно для окружающих и будут обставлены как надо. Одним из таких мест была скромная «Блинная» возле той самой площади.

      Оглядев с презрением её скромный фасад, Гошка насмешливо присвистнул:

      — Длинный, куда это ты меня приволок? Здесь одни мыши крупу жуют.

      — Не суди, Гоша, по виду. За ним иной раз ой-ой чего прячется. Заходи.

      Уже через полчаса, сидя в маленьком закутке возле общего зала и жадно уплетая тонкие, хрустящие блины с различной, вполне приемлемой закуской и проглотив уже третью рюмку водки, Гошка, отдуваясь, сказал:

      — Ну, ты, Длинный, тоже даёшь. И место же выбрал, ёшь твою корень.

      — А что?

      — Знаем что, — хитро подмигнул Гошка. — Не пальцем учены.

      — А тебе, Гоша, не приходила мысль поменять работу? — сочувственным тоном поинтересовался Виталий. — Не жарко тебе на ней стало, не припекает зад-то?

      Вопрос этот Виталий задал, когда Гошка достиг того состояния, когда потребность излить душу становится уже невыносимой.

      — Я тебе так, Длинный, скажу. Всё бы ничего, но братан в печёнку залез. Бросай да бросай. Ко мне на завод иди. А мне его завод во как нужен! — Гошка провёл ребром ладони по горлу. — Ну а вокруг, конечно, палёным запахло.

      — Это как понять?

      — А так. Первое, значит, это братан, ёшь твою корень, чего-то, видать, дознался. Тюрягой грозит. Второе, парень один пропал. Хрен его знает, где он.

      — У Бороды спроси.

      — Да пошёл он на хрен, Борода. Я его, жабу, ещё и не так подставлю. Вот он у меня где. — Гошка сжал кулак. — Захочу, так он знаешь куда запылит?

      — А Борода-то знает, где он у тебя? — насмешливо осведомился Виталий.

      — Раньше времени ему знать про то незачем. Что сделали у него, это так, начало только, — мстительно ухмыльнулся Гошка. — Я его всего закопаю. Погоди.

      — Ты зря не свисти, — махнул рукой Виталий. — Про Бороду надо знать только одно, чтобы его закопать: как он «станок» крутит. А это тебе знать не положено.

      — Кое-что знаем, — обещающе кивнул Гошка, уплетая блины.

      — А сам ты, Гоша, что думаешь делать? Всю жизнь шестёркой не пробегаешь.

      — А чего мне думать? За меня вон братан думает. У него думалка знаешь какая!

      — Чужим умом жить — всё равно что чужими ногами ходить. Хуже нет.

      — Плевать. Мне сейчас во как хорошо, понял?

      — А братану за тебя плохо не будет?

      — Иди ты на хрен! — обозлился наконец Гошка.

      Виталий покачал головой.

      — Эх, Гоша! Я тебе одно предложение хотел сделать. Но тут надо своей головой работать. А у тебя, видать, чурка вместо головы.

      — Но, ты! Больно длинный. Я тебя покороче сделаю, — Гошка продолжал пьяно злиться. — Ишь! Один с одной стороны, другой с другой. А я не желаю, понял?!

      — Значит, работкой доволен? — усмехнулся Виталий. — И дальше шестерить у Бороды будешь? Ну, валяй, валяй, Горшок. Каждому, конечно, своё.

      — Да что ты ко мне прицепился?

      — Я-то? Да показалось мне, что ты стоишь чего-то.

      — Я, брат ты мой, ого сколько стою, не купишь.

      — Это пусть тебя Борода покупает или Горох, а то и сам Вадим Саныч. Сколько они за тебя дадут, как думаешь?

      — Сколько запрошу. Свобода им, так и так, дороже.

      — Ох, куда занёсся! Здоров ты, Гошка, брехать, я смотрю. А, между прочим, с ними пойдёшь, если что. Разве только поменьше спрос будет. Но я тебе так скажу. И пятнадцать суток, допустим, под замком — и то хреново, сам знаешь. А тут суд светит. Тебе отломится двадцать пять по пятнадцать — зачешешься. Да нет. Ещё больше. Столько ты никогда не сидел. А ведь сам говоришь, дымится вокруг. Тогда чего ты ждёшь, скажи, а?

      — Слышь, — помедлив, сказал Гошка, и голубые глаза его стали задумчивыми, он даже есть перестал: — Ты чего предлагаешь?

      — Беги, Гоша. Без оглядки беги.

      — А куда?

      — Не ко мне, так к братану.

      — А к тебе куда?

      — Ко мне далеко, сам не добежишь.

      — Эх, был бы Витька! — мечтательно произнёс Гошка.

      — Это который пропал?

      — Ага.

      — Ну и что было бы?

      — Вдвоём мы куда хошь закатились бы. Во парень!

      — Сидит же твой Витька, сам знаешь.

      Гошка насторожённо посмотрел на Виталия, и как будто даже меньше хмеля стало в его пустых глазах.

      — А ты почём знаешь?

      — Ха! Каждая собака в парке про то брешет. Что-то не к добру тебя к Витьке потянуло.

      Закусив, Гошка вздохнул:

      — Убегу. Ей-богу, убегу. Увидишь. И где-нибудь башку разобью.

      — Это ещё зачем?

      — А затем, что не пристану я уже ни к какой другой жизни.

      — Не зарекайся. Не такие приставали. Битые-перебитые — и то… А ты ещё свеженький, молодой, необстрелянный, тебе просто.

      — Не пристану, точно говорю. — Гошка печально покачал головой. — Ты, ёшь твою корень, парень, видать, стоящий. Вот я почему-то верю тебе, понял? И не потому, что выпил. Я ведро выпью, а никому не поверю. А тебе вот верю. Потому и говорю: убегу. Пусть они тут сами всё своё дерьмо расхлёбывают.

      Злость опять переполнила его.

      — Захлебнутся, — усмехнулся Виталий.

      — Точно, ёшь их корень. Но у них, зараз, всё повыковыривать надо, голенькими чтоб побегали. У Бороды вот уже поковыряли, — злорадно сказал Гошка. — Но много чего ещё осталось. Не хошь ковырнуть? Я и тебе адресок дам. У него всё сверху выставлено, как в музее. А вот у Вадим Саныча нет, у него всё у матери, в Воронеже. А у Гороха — Нинка казначей. Во где ничего не найдёшь, у змеи этой.

      — А Горох чем у них ведает?

      — Горох людей ищет. Или убирает, если что.

      — А как это он убирает?

      — Так и убирает. Присылают нам иной раз кого, вкалывать. А не каждый подходит-то. Другой поглядит-поглядит кругом — и жить с нами отказывается. — Гошка пьяно ухмыльнулся. — Хорошо, если сам уйдёт. А то ведь иной нас норовить вытурить. Ну, тут уж извини-подвинься. Горох ему хлебало заткнёт.

      — И крови не боится? — недоверчиво спросил Виталий.

      — Как дело пойдёт, а то и на нож поставит.

      — Ладно тебе брехать-то.

      — Брешут псы. А я точно тебе говорю.

      — И кого, к примеру, он хоть раз на нож поставил? — насмешливо спросил Виталий, делая вид, что не верит ни одному Гошкиному слову.

      — Кого? — азартно переспросил оскорблённый Гошка. — Да хоть этого… Как его?.. Он, говорят, уже бумагу накатал. Но передать не успел. У Гороха нюх собачий. Учуял.

      — Ну-ну, не заливай. Имя-то придумай сначала.

      — Чего придумывать. Прислали его к нам билетёром… этого… Николай, вот!

      — А дальше?

      — Дальше у Гороха спроси.

      — И что было?

      — А то. Был Николай — и нет Николая. Такой фокус! — залился пьяным смехом Гошка.

      Очень захотелось в этот момент Виталию как следует смазать по этой подлой херувимистой роже. Просто руки зачесались. Но сдержался. Он уже давно привык сдерживаться. Только чуть осипшим от волнения голосом спросил:

      — Выходит, на мокрое дело Горох пошёл, не побоялся?

      — Он одну Нинку боится, — осклабился Гошка.

      — И давно дело это было?

      Всё-таки в тоне Виталия что-то насторожило Гошку. Он подозрительно взглянул на него, потом сосредоточенно затянулся и, разминая в тарелке недокуренную сигарету, покачал головой.

      — И кто ты, Длинный, есть, не пойму, — задумчиво произнёс он.

      — А кто ты сам есть, ты понял?

      — Я-то? Блатняга, и всё.

      — Нет, не всё, Гоша. Совсем не всё. Ты, я вижу, себя ещё не знаешь. Ты много чего можешь. Ты и вышку схлопотать можешь, и орден. Смотря куда тебя понесёт. К Гороху, допустим, или, тоже допустим, к братану.

      — А я говорю, убегу, — со злым упрямством произнёс Гошка, пристально глядя в маленькое окошко, выходившее в какой-то захламлённый угол двора. — Решено и подписано.

      — Когда же это ты подписать успел? — насмешливо спросил Виталий.

      — А вот как раз тогда, когда Горох… Нет моего согласия на такие дела, понял? Да я скорей себя порешу, чем другого кого, — с надрывом произнёс Гошка, стукнув кулаком в грудь. — А теперь убегу. Я его рожу сейчас видеть не могу, Гороха. Только ты, Длинный… — Гошка помедлил. — Ты гляди… Я тебе одному. Никто больше не знает. И знать не должен. Все думают, Гошка — трепло, Гошка — гад, Гошка — шестёрка. А у Гошки тоже душа есть, понял? Гошка тоже человек и дышать хочет.

      — Вот братана и послушай.

      — Не. Не получится. Убегу.

      — От себя никуда не убежишь. И люди тоже всюду. Всякие. Ну, нового Гороха встретишь. Что тогда? Не бегать, а решать надо.

      — Убегу… — тоскливо повторил Гошка.

      И Виталий вдруг уловил искренность в его голосе, вдруг поверил его тоске, поверил Гошкиному намерению. Пожалуй, что убежит. Точно убежит. Пакостный этот характер дошёл до своей, черты. Дальше, на ещё худшие подлости, его уже не хватает, дальше он кончается. И, допустим, за Горохом этим не пойдёт. Значит… Черта ведь ещё не такая уж дальняя. От этой черты ещё можно повернуть назад. Можно, если заставить. Как? Чем? Страхом? Мало. И ненадёжно. Тогда что остаётся?

      — Мой тебе совет, Гоша. Убежать успеешь. Отойди пока в сторонку, чтоб не зацепило. За тобой ведь ничего серьёзного нет. Подумаешь, контрнаблюдение…

      — Чего-чего! — изумился Гошка.

      — Не слышал разве про такое?

      — Я-то слышал. А вот ты…

      — Что один слышит, то и другой может услышать, — туманно пояснил Виталий. — Так что отойди, Гоша. А то заденет. И больно.

      — Куда же отойти? — неуверенно спросил окончательно сбитый с толка Гошка.

      — К братану своему пока. Чтобы с завтрашнего дня духа твоего в парке не было.

      — Прямо так и ехать?

      — А чего ждать? Хочешь, вместе поедем?

      — А он примет?

      Гошка вдруг потерял всю свою самоуверенность. Он был растерян и как-то особенно, неприятно жалок. Но Виталий пересилил себя и сказал:

      — Примет. Он, если хочешь знать, даже ждёт. Так что поехали.

назад<<< 1 . . . 13. . . 19 >>>далее