Телеграмма,  которую  мы получили, прибыла поздно вечером, когда я уже собирался лечь спать, а Холмс приступил  к  опытам, за  которыми частенько проводил ночи напролет. Когда я уходил к себе, он стоял, наклонившись над ретортой и пробирками;  утром, спустившись  к  завтраку,  я  застал его в том же положении. Он открыл желтый конверт и, пробежав взглядом листок, передал  его мне.

     - Посмотрите   расписание   поездов,   -   сказал  он  и повернулся к своим колбам.

     Текст телеграммы был кратким и настойчивым:      "Прошу быть гостинице "Черный  лебедь"  Винчестере  завтра полдень. Приезжайте! Не знаю, что делать. Хантер".

     - Поедете со мной? - спросил Холмс, на секунду отрываясь от своих колб.

     - С удовольствием.

     - Тогда посмотрите расписание.

     - Есть  поезд  в  половине  десятого, - сказал я, изучая справочник. - Он прибывает в Винчестер в одиннадцать тридцать.

     - Прекрасно. Тогда, пожалуй,  я  отложу  анализ  ацетона, завтра утром нам может понадобиться максимум энергии.

     В одиннадцать утра на следующий день мы уже были на пути к древней столице Англии. Холмс всю дорогу не отрывался от газет, но после того как мы переехали границу Хампшира, он отбросил их принялся  смотреть  в  окно.  Стоял  прекрасный  весенний день, бледно-голубое  небо  было   испещрено   маленькими   кудрявыми облаками,  которые  плыли  с  запада  на восток. Солнце светило ярко, и в воздухе царило  веселье  и  бодрость.  На  протяжении всего  пути,  вплоть  до холмов Олдершота, среди яркой весенней листвы проглядывали красные и серые крыши ферм.

     - До чего приятно на них  смотреть!  -  воскликнул  я  с энтузиазмом человека, вырвавшегося из туманов Бейкер-стрит.

     Но Холмс мрачно покачал головой.

     - Знаете,  Уотсон, - сказал он, - беда такого мышления, как  у  меня,  в  том,  что  я  воспринимаю  окружающее   очень субъективно.  Вот  вы  смотрите  на эти рассеянные вдоль дороги дома и восхищаетесь их красотой. А  я,  когда  вижу  их,  думаю только  о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно совершить преступление.

     - О Господи! - воскликнул я. - Кому бы в голову  пришло связывать эти милые сердцу старые домики с преступлением?

     - Они   внушают   мне  страх.  Я  уверен,  Уотсон,  -  и уверенность  эта  проистекает  из  опыта,  -   что   в   самых отвратительных  трущобах Лондона не свершается столько страшных грехов,  сколько  в  этой  восхитительной  и  веселой  сельской местности.

     - Вас прямо страшно слушать.

     - И  причина  этому  совершенно  очевидна.  То, чего не в состоянии совершить закон, в городе делает общественное мнение. В самой жалкой трущобе крик ребенка, которого бьют, или  драка, которую  затеял  пьяница,  тотчас  же  вызовет участие или гнев соседей, и правосудие  близко,  так  что  единое  слово  жалобы приводит  его  механизм  в движение. Значит, от преступления до скамьи подсудимых - всего один шаг, А теперь взгляните на  эти уединенные дома - каждый из них отстоит от соседнего на добрую милю,   они   населены   в   большинстве  своем  невежественным бедняками,  которые  мало  что  смыслят   в   законодательстве. Представьте,    какие    дьявольски    жестокие    помыслы    и безнравственность тайком процветают здесь из года в  год.  Если бы  эта  дама,  что  обратилась  к нам за помощью, поселилась в Винчестере, я не боялся бы за нее. Расстояние в  пять  миль  от города  -  вот  где  опасность! И все-таки ясно, что опасность угрожает не ей лично.

     - Понятно. Если она может приехать в Винчестер  встретить нас, значит, она в состоянии вообще уехать.

     - Совершенно  справедливо.  Ее  свобода  передвижения  не ограничена.

     - В чем же тогда дело? Вы нашли какое-нибудь объяснение?

     - Я  придумал  семь  разных  версий,  и  каждая  из   них опирается  на  известные нам факты. Но какая из них правильная, покажут новые сведения, которые, не сомневаюсь, нас ждут. А вот и купол собора, скоро мы узнаем, что же хочет сообщить нам мисс Хантер.

     "Черный лебедь" оказался уважаемой в городе гостиницей  на Хайд-стрит,  совсем  близко  от станции, там мы и нашли молодую женщину. Она сидела в гостиной, на столе нас ждал завтрак.

     - Я рада, что вы приехали, - серьезно  сказала  она.  - Большое  спасибо.  Я  в  самом  деле  не  знаю, что делать. Мне страшно нужен ваш совет.

     - Расскажите же, что случилось.

     - Сейчас расскажу, я должна спешить, потому  что  обещала мистеру  Рукаслу  вернуться  к трем. Он разрешил мне съездить в город нынче утром, хотя ему, конечно, неведомо зачем.

     - Изложите все по порядку. - Холмс вытянул свои  длинные ноги в сторону камина и приготовился слушать.

     Прежде всего должна сказать, что, в общем, мистер и миссис Рукасл  встретили меня довольно приветливо. Ради справедливости об этом следует упомянуть. Но понять их я не  могу,  и  это  не дает мне покоя.

     - Что именно?

     - Их  поведение. Однако все по порядку. Когда я приехала, мистер Рукасл встретил меня на станции и повез в своем  экипаже в   "Медные   буки".   Поместье,  как  он  и  говорил,  чудесно расположено,  но  вовсе   не   отличается   красотой:   большой квадратный  дом, побеленный известкой, весь в пятнах и подтеках от дождя и сырости. С трех сторон его окружает лес, а с  фасада  - луг,   который  опускается  к  дороге  на  Саутгемптон,  что проходит примерно ярдах в ста  от  парадного  крыльца.  Участок перед  домом  принадлежит  мистеру  Рукаслу,  а  леса вокруг - собственность  лорда  Саутертона.  Прямо  перед  домом   растет несколько медных буков, отсюда и название усадьбы.

     Мой  хозяин, сама любезность, встретил меня на станции и в тот же вечер познакомил со своей женой и  сыном.  Наша  с  вами догадка,  мистер  Холмс,  оказалась  неверной: миссис Рукасл не сумасшедшая. Молчаливая бледная  женщина,  она  намного  моложе своего  мужа,  на вид ей не больше тридцати, в то время как ему дашь все сорок пять. Из разговоров я поняла, что они женаты лет семь, что он остался вдовцом и что от первой жены у  него  одна дочь  -  та  самая,  которая  в  Филадельфии. Мистер Рукасл по секрету сообщил мне, что уехала она из-за того, что  испытывала какую-то  непонятную антипатию к мачехе. Поскольку дочери никак не менее двадцати лет, то я вполне представляю, как неловко она чувствовала себя рядом с молодой женой отца.

     Миссис Рукасл показалась мне внутренне столь же бесцветным существом, сколь и внешне. Она не произвела  на  меня  никакого впечатления.   Пустое  место.  И  сразу  заметна  ее  страстная преданность мужу и сыну. Светло-серые глаза постоянно  блуждают от  одного  к  другому,  подмечая  их  малейшее  желание  и  по возможности предупреждая его. Мистер Рукасл тоже в присущей ему грубовато-добродушной манере неплохо к ней относится, и в целом они производят впечатление благополучной  пары.  Но  у  женщины есть   какая-то   тайна.   Она  часто  погружается  в  глубокую задумчивость,  и  лицо  ее  становится  печальным.  Не  раз   я заставала ее в слезах. Порой мне кажется, что причиной этому - ребенок,  ибо  мне  еще  ни  разу  не  доводилось  видеть такое испорченное и злобное маленькое существо. Для  своего  возраста он  мал,  зато  у  него  несоразмерно  большая  голова.  Он  то подвержен припадкам дикой  ярости,  то  пребывает  в  состоянии мрачной  угрюмости.  Причинять  боль любому слабому созданию - вот единственное его развлечение, и  он  выказывает  недюжинный талант  в  ловле  мышей,  птиц  и  насекомых.  Но о нем незачем распространяться, мистер Холмс, он не имеет отношения  к  нашей истории.

     - Мне   нужны   все  подробности,  -  сказал  Холмс,  - представляются они вам относящимися к делу или нет.

     - Постараюсь ничего  не  пропустить.  Что  мне  сразу  не понравилось в этом доме, так это внешность и поведение слуг. Их всего  двое,  муж  и  жена. Толлер, так зовут слугу, - грубый, неотесанный человек с серой гривой и  седыми  бакенбардами,  от него  постоянно  несет спиртным. Я дважды видела его совершенно пьяным,  но  мистер  Рукасл,  по-моему,  не   обращает  на   это внимания.  Жена  Толлера  - высокая сильная женщина с сердитым лицом, она так же молчалива,  как  миссис  Рукасл,  но  гораздо менее  любезна. Удивительно неприятная пара! К счастью, большую часть времени я провожу в детской и в моей собственной комнате, они расположены рядом.

     В первые дни после моего приезда в "Медные буки"  все  шло спокойно.  На  третий  день  сразу после завтрака миссис Рукасл что-то шепнула своему мужу.

     - Мы очень обязаны вам, мисс Хантер, - поворачиваясь  ко мне,  сказал  он,  - за снисходительность к нашим капризам, вы ведь даже остригли волосы. Право же, это  ничуть  не  испортило вашу внешность. А теперь посмотрим, как вам идет цвет электрик. У  себя  на  кровати  вы  найдете  платье,  и  мы  будем  очень благодарны, если вы согласитесь его надеть.

     Платье,  которое  лежало  у   меня   в   комнате,   весьма своеобразного  оттенка  синего  цвета,  сшито  было  из хорошей шерсти,  но,  сразу   заметно,   уже   ношенное.   Сидело   оно безукоризненно, как будто его шили специально для меня. Когда я вошла,  мистер  и  миссис Рукасл выразили восхищение, но мне их восторг  показался  несколько  наигранным.  Мы   находились   в гостиной,  которая  тянется  по  всему  фасаду  дома,  с  тремя огромными окнами, доходящими до  самого  пола.  Возле  среднего окна  спинкой  к  нему стоял стул. Меня усадили на этот стул, а мистер Рукасл принялся  ходить  взад  и  вперед  по  комнате  и рассказывать  смешные  истории.  Вы представить себе не можете, как комично он рассказывал, и я хохотала до изнеможения. Миссис Рукасл чувство юмора, очевидно, чуждо, она  сидела,  сложив  на коленях  руки, с грустным и озабоченным выражением на лице, так ни разу и не улыбнувшись.  Примерно  через  час  мистер  Рукасл вдруг  объявил, что пора приступать к повседневным обязанностям и что я  могу  переодеться  и  пойти  в  детскую  к  маленькому Эдуарду.

     Два дня спустя при совершенно таких же обстоятельствах вся эта сцена повторилась. Снова я должна была переодеться, сесть у окна и  хохотать  над  теми  забавными  историями, неисчислимым запасом которых обладал  мой  хозяин.  И  рассказчиком  он  был неподражаемым. Затем он дал мне какой-то роман в желтой обложке и, подвинув мой стул так, чтобы моя тень не падала на страницу, попросил  почитать  ему  вслух.  Я  читала  минут десять, начав где-то в середине главы, а потом он вдруг перебил меня, не  дав закончить фразы, и велел пойти переодеться.

     Вы, конечно, понимаете, мистер Холмс, как меня удивил этот спектакль. Я заметила, что они настойчиво усаживали меня, чтобы я оказалась  спиной  к  окну,  поэтому я решила во что бы то ни стало  узнать,  что  происходит  на  улице.  Сначала   это   не представлялось   возможным,   но  потом  мне  пришла  в  голову счастливая мысль: у меня был осколок  ручного  зеркальца,  и  я спрятала  его в носовой платок. В следующий раз, в самый разгар веселья, я приложила  носовой  платок  к  глазам  и,  чуть-чуть приспособившись, сумела рассмотреть все, что находилось позади.

Признаться, я была разочарована. Там не было ничего.

     По   крайней   мере   так   было  на  первый  взгляд.  Но, присмотревшись, я заметила на Саутгемптонской дороге невысокого бородатого человека в сером костюме. Он смотрел в нашу сторону. Дорога эта очень оживленная, на ней  всегда  полно  народу.  Но этот   человек   стоял,   опершись   на  ограду,  и  пристально вглядывался в дом. Я опустила  платок  и  увидела,  что  миссис Рукасл  испытующе смотрит на меня. Она ничего не сказала, но, я уверена, поняла, что у меня зеркало и я видела, кто стоит перед домом. Она тотчас же поднялась.

     - Джефри, - сказал она,  -  на  дороге  стоит  какой-то мужчина  и  самым  непозволительным  образом  разглядывает мисс Хантер.

     - Может быть, ваш знакомый, мисс Хантер? - спросил он.

     - Нет. Я никого здесь не знаю.

     - Подумайте, какая наглость!  Пожалуйста,  повернитесь  и помашите ему, чтобы он ушел.

     - А не лучше ли просто не обращать внимания?

     - Нет,  нет,  не  то  он все время будет здесь слоняться.

Пожалуйста, повернитесь и помашите ему.

     Я сделала, как меня просили, и  в  ту  же  секунду  миссис Рукасл  опустила  занавеску.  Это произошло неделю назад, с тех пор я не сидела у окна, не надевала синего платья и человека на дороге тоже не видела.

     - Прошу вас, продолжайте, - сказал  Холмс.  -  Все  это очень интересно.

     - Боюсь,  мой  рассказ довольно бессвязен. Не знаю, много ли общего между всеми этими событиями. Так  вот,  в  первый  же день  моего приезда в "Медные буки" мистер Рукасл подвел меня к маленькому  флигелю  позади  дома.  Когда  мы  приблизились,  я услышала  звяканье  цепи:  внутри  находилось  какое-то большое животное.

     - Загляните-ка сюда, - сказал мистер Рукасл, указывая на щель между досками. - Ну, разве это не красавец?

     Я заглянула и увидела два горящих во тьме глаза и  смутное очертание какого-то животного. Я вздрогнула.

     - Не  бойтесь,  -  засмеялся  мой хозяин. - Это мой дог Карло. Я называю его моим, но в действительности только  старик Толлер  осмеливается  подойти  к нему, чтобы опустить с цепи на ночь, и да поможет Бог тому, в кого он вонзит  свои  клыки.  Ни под  каким  видом  не переступайте порога дома ночью, ибо тогда вам суждено распроститься с жизнью.

     Предупредил он меня не зря.  На  третью  ночь  я  случайно выглянула   из   окна  спальни  примерно  часа  в  два.  Стояла прекрасная лунная ночь, и  лужайка  перед  домом  вся  сверкала серебром.  Я  стояла,  захваченная мирной красотой пейзажа, как вдруг заметила, что в тени буков кто-то движется.  Таинственное существо  вышло  на лужайку, и я увидела огромного, величиной с теленка, дога рыжевато-коричневой масти, с отвислым подгрудком, черной мордой и могучими мослами. Он медленно пересек лужайку и исчез в темноте на  противоположной  стороне.  При  виде  этого страшного  немого стража сердце у меня замерло так, как никогда не случалось при появлении грабителя.

     А вот еще одно происшествие, о котором  мне  тоже  хочется вам рассказать. Вы знаете, что я остригла волосы еще до отъезда из  Лондона и отрезанную косу спрятала на дно чемодана. Однажды вечером, уложив мальчика спать, я принялась  раскладывать  свои вещи.  В  комнате  стоит  старый  комод,  два верхних ящика его открыты, и там ничего не было, но  нижний  заперт.  Я  положила свое белье в верхние ящики, места не хватило, и я, естественно, была  недовольна тем, что нижний ящик заперт. Я решила, что его заперли по недоразумению, поэтому, достав ключи,  я  попыталась его  открыть. Подошел первый же ключ, ящик открылся. Там лежала только одна вещь. И как вы думаете, что именно? Моя коса!

     Я взяла ее и как  следует  рассмотрела.  Такой  же  особый цвет,   как  у  меня,  такие  же  густые  волосы.  Но  затем  я сообразила, что это не мои волосы. Как они  могли  очутиться  в запертом   ящике  комода?  Дрожащими  руками  я  раскрыла  свой чемодан, выбросила из него вещи и на дне его увидела свою косу. Я положила две косы рядом,  уверяю  вас,  они  были  совершенно одинаковыми.  Ну,  разве это не удивительно? Я была в полнейшем недоумении. Я положила чужую косу обратно в ящик  и  ничего  не сказала  об  этом  Рукаслам:  я поступила дурно, чувствовала я, открыв запертый ящик.

     Вы, мистер Холмс, наверное, заметили, что я наблюдательна, поэтому мне не составило труда освоиться с расположением комнат и коридоров в доме. Одно крыло его, по-видимому, было  нежилым. Дверь,  которая вела туда, находилась напротив комнат Толлеров, но была заперта. Однажды, поднимаясь по  лестнице,  я  увидела, как  оттуда с ключами в руках выходил мистер Рукасл. Лицо его в этот момент было совсем не таким, как всегда. Щеки его  горели, лоб  морщинился от гнева, а на висках набухли вены. Не взглянув на меня и не сказав ни слова, он запер дверь и поспешил вниз.

     Это событие пробудило  мое  любопытство.  Отправившись  на прогулку с ребенком, я пошла туда, откуда хорошо видны окна той части дома. Окон было четыре, все они выходили на одну сторону, три просто грязные, а четвертое еще и загорожено ставнями. Там, по-видимому, никто не жил. Пока я ходила взад и вперед по саду, ко мне вышел снова веселый и жизнерадостный мистер Рукасл.

     - Не  сочтите  за  грубость,  моя  дорогая  юная леди, - обратился ко мне он, - что я прошел мимо  вас,  не  сказав  ни слова привета. Я был очень озабочен своими делами.

     Я уверила его, что ничуть не обиделась.

     - Между   прочим,   -  сказала  я,  -  у  вас  наверху, по-видимому,  никто  не  живет,  потому  что  одно  окно   даже загорожено ставнями.

     - Я  увлекаюсь  фотографией,  - ответил он, - и устроил там темную комнату. Но до чего вы  наблюдательны,  моя  дорогая юная леди! Кто бы мог подумать!

     Так  вот,  мистер  Холмс, как только я поняла, что от меня что-то  скрывают,  я  загорелась  желанием  проникнуть  в   эти комнаты.  Это  было  не  просто  любопытство, хоть и оно мне не чуждо. Это было чувство долга и уверенности, что  если  я  туда проникну, я совершу добрый поступок. Говорят, что у женщин есть какое-то  особое чутье. Быть может, именно оно поддерживало эту уверенность. Во всяком случае, я настойчиво искала  возможность проникнуть за запретную дверь.

     Возможность эта представилась только вчера. Должна сказать вам, что  кроме  мистера  Рукасла  в  пустые  комнаты  зачем-то входили Толлер и его жена, а один раз я даже видела, как Толлер вынес оттуда большой черный мешок. Последние дни он много  пьет и вчера вечером был совсем пьян. Поднявшись наверх, я заметила, что  ключ  от  двери  торчит  в  замке.  Мистер и миссис Рукасл находились  внизу,  ребенок  был  с  ними,  поэтому  я   решила воспользоваться   предоставившейся   мне   возможностью.   Тихо повернув ключ, я отворила дверь и проскользнула внутрь.

1 2 3