АРТУР КОНАН ДОЙЛ

 "МЕДНЫЕ БУКИ"

     - Человек, который любит  искусство  ради  искусства,  - заговорил   Шерлок  Холмс,  отбрасывая  в  сторону  страницу  с объявлениями из "Дейли телеграф", - самое большое удовольствие зачастую  черпает  из  наименее  значительных   и   ярких   его проявлений.  Отрадно  заметить,  что вы, Уотсон, хорошо усвоили эту истину при изложении наших скромных  подвигов,  которые  по доброте    своей    вы   решились   увековечить   и,   вынужден констатировать,   порой   пытаетесь   приукрашивать,   уделяете внимание  не  столько громким делам и сенсационным процессам, в коих я имел честь принимать участие, сколько случаям  самим  по себе    незначительным,   но   зато   предоставляющим   большие возможности для  дедуктивных  методов  мышления  и  логического синтеза, что особенно меня интересует.

     - Тем  не  менее,  - улыбнулся я, - не смею утверждать, что  в   моих   записках   вовсе   отсутствует   стремление   к сенсационности.

     - Возможно,  вы  и ошибаетесь, - продолжал он, подхватив щипцами тлеющий уголек и раскуривая  длинную  трубку  вишневого дерева,  которая  заменяла  глиняную  в  те  дни,  когда он был настроен скорее спорить, нежели размышлять, - возможно,  вы  и ошибаетесь,  стараясь приукрасить и оживить ваши записки вместо того, чтобы ограничиться сухим  анализом  причин  и  следствий, который единственно может вызывать интерес в том или ином деле.

     - Мне  кажется,  в своих записках я отдаю вам должное, - несколько холодно возразил я, ибо  меня  раздражало  самомнение моего друга, которое, как я неоднократно убеждался, было весьма приметной чертой в его своеобразном характере.

     - Нет,  это  не  эгоизм  и  не  тщеславие,  - сказал он, отвечая по привычке скорее моим мыслям,  чем  моим  словам.  - Если  я  прошу  отдать должное моему искусству, то это не имеет никакого отношения ко мне лично, оно - вне меня.  Преступление - вещь  повседневная. Логика - редкая. Именно на логике, а не  преступлении вам и следовало бы сосредоточиться. А у  вас  курс серьезных лекций превратился в сборник занимательных рассказов.

     Было  холодное утро начала весны; покончив с завтраком, мы сидели  возле  ярко  пылавшего  камина  в  нашей  квартире   на Бейкер-стрит.  Густой туман повис между рядами сумрачных домов, и лишь окна напротив тусклыми, расплывшимися пятнами маячили  в темно-желтой  мгле.  У  нас  горел  свет, и блики его играли на белой скатерти и на посуде - со стола еще не убирали. Все утро Шерлок  Холмс  молчал,  сосредоточенно  просматривая   газетные объявления, пока наконец, по-видимому, отказавшись от поисков и пребывая  не  в  лучшем  из  настроений, не принялся читать мне нравоучения по поводу моих литературных занятий.

     - В то же время, - после паузы продолжал  он,  попыхивая своей длинной трубкой и задумчиво глядя в огонь, - вас вряд ли можно  обвинить  в стремлении к сенсационности, ибо большинство тех случаев, к которым вы столь любезно проявили интерес, вовсе не представляет собой преступления. Незначительное происшествие с королем Богемии, когда я пытался оказать ему помощь, странный случай с Мэри Сазерлэнд, история человека с рассеченной губой и случай со  знатными  холостяком  -  все  это  не  может  стать предметом   судебного   разбирательства.  Боюсь,  однако,  что, избегая сенсационности, вы оказались в плену тривиальности.

     - Может, в конце концов так и случилось, - ответил я, - но методы, о которых я рассказываю,  своеобразны  и  не  лишены новизны.

     - Мой  дорогой,  какое дело публике, великой, но лишенной наблюдательности публике, едва ли  способной  по  зубам  узнать ткача  или  по  большому  пальцу  левой  руки  - наборщика, до тончайших оттенков анализа и дедукции? И  тем  не  менее,  даже если  вы  банальны, я вас не виню, ибо дни великих дел сочтены. Человек,   или   по   крайней    мере    преступник,    утратил предприимчивость  и самобытность. Что же касается моей скромной практики,  то  я,  похоже,  превращаюсь  в  агента  по  розыску утерянных  карандашей и наставника молодых леди из пансиона для благородных девиц. Наконец-то я разобрался, на  что  гожусь.  А полученное  мною утром письмо означает, что мне пора приступить к новой деятельности.  Прочтите  его.  -  И  он  протянул  мне помятый листок.

     Письмо было отправлено из Монтегю-плейс накануне вечером.

     "Дорогой мистер Холмс!

     Мне   очень   хочется  посоветоваться  с  вами  по  поводу предложения занять место гувернантки. Если разрешите, я зайду к вам завтра в половине одиннадцатого.

     С уважением

     Вайолет Хантер".

     - Вы знаете эту молодую леди? - спросил я.

     - Нет.

     - Сейчас половина одиннадцатого.

     - Да, а вот, не сомневаюсь, она звонит.

     - Это дело может оказаться более  интересным,  нежели  вы предполагаете.  Вспомните случай с голубым карбункулом, который сначала вы сочли просто недоразумением, а потом  он  потребовал серьезного расследования. Так может получиться и на этот раз.

     - Что  ж,  будем  надеяться!  Наши  сомнения  очень скоро рассеются, ибо вот и особа, о которой идет речь.

     Дверь отворилась, и в комнату вошла молодая  женщина.  Она была  просто,  но  аккуратно  одета, лицо у нее было смышленое, живое, все в  веснушках,  как  яичко  ржанки,  а  энергичность, которая  чувствовалась в ее движениях, свидетельствовала о том, что ей самой приходится пробивать себе дорогу в жизни.

     - Ради Бога извините за  беспокойство,  -  сказала  она, когда  мой  друг поднялся ей навстречу, - но со мной произошло нечто настолько необычное, что я решила просить у вас совета. У меня нет ни родителей, ни родственников, к которым я  могла  бы обратиться.

     - Прошу  садиться, мисс Хантер. Буду счастлив помочь вам, чем могу.

     Я понял, что речь и манеры клиентки  произвели  на  Холмса благоприятное  впечатление:  Он  испытующе  оглядел ее с ног до головы, а затем, прикрыв глаза и сложив вместе кончики пальцев, приготовился слушать.

     - В  течение  пяти  лет  я  была  гувернанткой  в   семье полковника Спенса Манроу, но два месяца назад полковник получил назначение  в  Канаду  и  забрал  с собой в Галифакс и детей. Я осталась без  работы.  Я  давала  объявления,  сама  ходила  по объявлениям,  но  все  безуспешно.  Наконец  та небольшая сумма денег, что мне удалось скопить, начала иссякать, и я просто ума не приложу, что делать.

     В Вест-Энде есть агентство по найму "Вестэуэй" - его  все знают,  -  и  я  взяла за правило заходить туда раз в неделю в поисках чего-либо подходящего. Вестэуэй  -  фамилия  владельца этого  агентства,  в  действительности же все дела вершит некая мисс Стопер. Она сидит у себя в кабинете, женщины, которые ищут работу, ожидают в приемной; их поочередно вызывают в кабинет, и она заглядывая в свой  гроссбух,  предлагает  им  те  или  иные вакансии.

     По  обыкновению и меня пригласили в кабинет, когда я зашла туда на прошлой неделе, но на этот  раз  мисс  Стопер  была  не одна. Рядом с ней сидел толстый, претолстый человек с улыбчивым лицом и большим подбородком, тяжелыми складками спускавшимся на грудь,  и  сквозь  очки  внимательно  разглядывал просительниц.  Стоило лишь мне войти, как он подскочил на месте и обернулся  к мисс Стопер.

     - Подходит, - воскликнул он. - Лучшего и желать нельзя. Грандиозно! Грандиозно!

     Он,  по-видимому, был в восторге и от удовольствия потирал руки. На него  приятно  было  смотреть:  таким  добродушным  он казался.

     - Ищете место, мисс? - спросил он.

     - Да, сэр.

     - Гувернантки?

     - Да, сэр.

     - А сколько вы хотите получать?

     - Полковник  Спенс  Манроу,  у которого я служила, платил мне четыре фунта в месяц.

     - Вот  это  да!  Самая   что   ни   на   есть   настоящая эксплуатация!   -  вскричал  он,  яростно  размахивая  пухлыми кулаками. - Разве можно предлагать столь ничтожную сумму леди, наделенной такой внешностью и такими достоинствами?

     - Мои   достоинства,   сэр,   могут    оказаться    менее привлекательными, нежели вы полагаете, - сказала я. - Немного французский, немного немецкий, музыка и рисование...

     - Вот  это да! - снова вскричал он. - Значит и говорить не о чем. Кратко, в двух словах, вопрос вот в чем: обладаете ли вы манерами настоящей леди? Если нет, то вы нам  не  подходите, ибо  речь  идет о воспитании ребенка, который в один прекрасный день может сыграть значительную роль в истории Англии. Если да, то  разве  имеет  джентльмен  право   предложить   вам   сумму, выраженную  менее, чем трехзначной цифрой? У меня, сударыня, вы будете получать для начала сто фунтов в год.

     Вы, конечно, представляете,  мистер  Холмс,  что  подобное предложение   показалось  мне  просто  невероятным  -  я  ведь осталась  совсем  без  средств.  Однако  джентльмен,   прочитав недоверие на моем лице, вынул бумажник и достал оттуда деньги.

     - В   моих  обычаях  также  ссужать  юным  леди  половину жалованья вперед, - сказал  он,  улыбаясь  на  самый  приятный манер,  так  что  глаза  его превратились в две сияющие щелочки среди белых складок лица, - дабы  они  могли  оплатить  мелкие расходы во время путешествия и приобрести нужный гардероб.

     "Никогда  еще  я  не  встречала  более  очаровательного  и внимательного человека", - подумалось мне.  Ведь  у  меня  уже появились  кое-какие  долги, аванс был очень кстати, и все-таки было что-то странное в этом деле, и, прежде чем дать  согласие, я попыталась разузнать об этом человеке побольше.

     - А где вы живете, сэр? - спросила я.

     - В Хемпшире. Чудная сельская местность. "Медные буки", в пяти милях  от  Уинчестера.  Место прекрасное, моя дорогая юная леди, и дом восхитительный - старинный загородный дом.

     - А мои обязанности, сэр? Хотелось бы знать,  в  чем  они состоят.

     - Один  ребенок,  очаровательный маленький проказник, ему только что исполнилось шесть лет. Если бы  вы  видели,  как  он бьет комнатной туфлей тараканов! Шлеп! Шлеп! Шлеп! Не успеешь и глазом моргнуть, а трех как не бывало.

     Расхохотавшись,  он откинулся на спинку стула, и глаза его снова превратились в щелочки.

     Меня несколько удивил  характер  детских  забав,  но  отец смеялся - я решила, что он шутит.

     - Значит,  мои  обязанности - присматривать за ребенком? - спросила я.

     - Нет-нет,  не  только  присматривать,  не  только,   моя дорогая  юная  леди! - вскричал он. - Вам придется также - я уверен, вы и протестовать не  будете,  -  выполнять  кое-какие поручения моей жены при условии, разумеется, если эти поручения не будут унижать вашего достоинства. Немного, не правда ли?

     - Буду рада оказаться вам полезной.

     - Вот  именно.  Ну,  например,  речь пойдет о платье. Мы, знаете ли, люди чудаковатые, но сердце у нас  доброе.  Если  мы попросим вас надеть платье, которое мы дадим, вы ведь не будете возражать против нашей маленькой прихоти, а?

     - Нет, - ответила я в крайнем удивлении.

     - Или сесть там, где нам захочется? Это ведь не покажется вам обидным?

     - Да нет...

     - Или остричь волосы перед приездом к нам?

     Я  едва  поверила  своим  ушам. Вы видите, мистер Холмс, у меня густые волосы с  особым  каштановым  отливом.  Их  считают красивыми. Зачем мне ни с того ни с сего жертвовать ими?

     - Нет, это невозможно, - ответила я.

     Он жадно глядел на меня своими глазками, и я заметила, что лицо у него помрачнело.

     - Но  это  -  обязательное  условие,  -  сказал  он. - Маленькая прихоть  моей  жены,  а  дамским  капризам,  как  вам известно,  сударыня,  следует  потакать.  Значит, вам не угодно остричь волосы?

     - Нет, сэр, не могу, - твердо ответила я.

     - Что ж... Значит  вопрос  решен.  Жаль,  жаль,  во  всех остальных  отношениях  вы  нам вполне подходите. Мисс Стопер, в таком случае мне придется познакомиться с другими юными леди.

     Заведующая агентством все это время  сидела,  просматривая свои  бумаги  и  не проронив ни слова, но теперь она глянула на меня с  таким  раздражением,  что  я  поняла:  из-за  меня  она потеряла немалое комиссионное вознаграждение.

     - Вы хотите остаться в наши списках? - спросила она.

     - Если можно, мисс Стопер.

     - Мне   это   представляется  бесполезным,  поскольку  вы отказались от очень интересного предложения, - резко  заметила она.  -  Не будем же мы из кожи лезть вон, чтобы подобрать для вас такое место. Всего хорошего, мисс Хантер.

     Она позвонила  в  колокольчик,  и  мальчик  проводил  меня обратно в приемную.

     Вернувшись домой - в буфете у меня было пусто, а на столе - лишь  новые  счета,  -  я  спросила себя, не поступила ли я неосмотрительно. Что из того, что у этих  людей  есть  какие-то причуды  и  они  хотят,  чтобы исполнялись самые неожиданные их капризы? Они ведь готовы платить за  это.  Много  ли  в  Англии гувернанток,  получающих сотню в год? Кроме того, какой прок от моих волос? Некоторым даже идет короткая стрижка, может, пойдет и мне? На следующий день я подумала, что  совершила  ошибку,  а еще  через день перестала в этом сомневаться. Я уже собиралась, подавив  чувство  гордости,  пойти  снова  в  агентство,  чтобы узнать, не занято ли еще это место, как вдруг получаю письмо от этого самого джентльмена. Вот оно, мистер Холмс, я прочту его.

     "Медные буки", близ Винчестера.

     Дорогая мисс Хантер!

     Мисс  Стопер  любезно  согласилась дать мне ваш адрес, и я пишу вам из дома, желая осведомиться, не переменили ли вы  свое решение.  Моя  жена  очень хочет, чтобы вы приехали к нам, - я описал ей вас, и вы ей страшно понравились. Мы  готовы  платить вам  десять  фунтов  в  месяц,  то  есть  сто  двадцать в год в качестве компенсации за те неудобства, которые могут  причинить наши  требования.  Да  они  не  так уж и суровы. Моя жена очень любит цвет электрик, и ей хотелось бы, чтобы вы надевали платье такого цвета по утрам.  Вам  совершенно  незачем  тратиться  на подобную  вещь, поскольку у нас есть платье моей дорогой дочери Алисы (ныне пребывающей в Филадельфии), думаю,  оно  будет  вам впору.  Полагаю,  что  и  просьбу  занять  определенное место в комнате или выполнить какое-либо иное поручение вы не сочтете чересчур обременительной. Что же касается ваших волос,  то их действительно очень жаль: даже во время нашей краткой беседы я  успел  заметить,  как они хороши, но тем не менее я вынужден настаивать на этом условии. Надеюсь, что прибавка  к  жалованью вознаградит  вас за эту жертву. Обязанности в отношении ребенка весьма  несложны.  Пожалуйста,  приезжайте,  я  встречу  вас  в Винчестере. Сообщите каким поездом вы прибудете. Искренне ваш

     Джефро Рукасл".

     Вот какое письмо я получила, мистер Холмс, и твердо решила принять  предложение.  Однако, прежде чем сделать окончательный шаг, мне хотелось бы услышать ваше мнение.

     - Что ж, мисс Хантер,  коли  вы  решились,  значит,  дело сделано, - улыбнулся Холмс.

     - А вы не советуете?

     - Признаюсь,  место  это  не из тех, что я пожелал бы для своей сестры.

     - А что все-таки под этим кроется, мистер Холмс?

     - Не знаю. Может, у вас есть какие-либо соображения?

     - Я думаю, что мистер Рукасл  -  добрый,  мягкосердечный человек.  А  его  жена, наверное, немного сумасшедшая. Вот он и старается держать это в тайне, опасаясь, как бы ее не забрали в дом для умалишенных, и потворствует ее причудам, чтобы с ней не случился припадок.

     - Может быть, может быть. На сегодняшний день  это  самое вероятное  предположение.  Тем  не менее место это вовсе не для молодой леди.

     - Но деньги, мистер Холмс, деньги!

     - Да, конечно, жалованье хорошее, даже  слишком  хорошее.

Вот  это  меня и тревожит. Почему они дают сто двадцать фунтов, когда легко найти человека и за сорок?  Значит,  есть  какая-то веская причина.

     - Вот   я   и   подумала,  что,  если  расскажу  вам  все обстоятельства дела, вы позволите мне  в  случае  необходимости обратиться  к  вам  за помощью. Я буду чувствовать себя гораздо спокойнее, зная, что у меня есть заступник.

     - Можете вполне на меня рассчитывать.  Уверяю  вас,  ваша маленькая  проблема  обещает  оказаться  наиболее интересной за последние   месяцы.   В   деталях   определенно   есть    нечто оригинальное.  Если  у  вас  появятся какие-либо подозрения или возникнет опасность...

     - Опасность? Какая опасность?

     - Если бы опасность можно было предвидеть, то ее не нужно было бы страшиться, - с самым серьезным видом  пояснил  Холмс.

- Во всяком случае, в любое время дня и ночи шлите телеграмму, и я приду вам на помощь.

     - Тогда все в порядке. - Выражение озабоченности исчезло с ее лица,  она проворно поднялась. - Сейчас же напишу мистеру Рукаслу, вечером остригу мои бедные волосы и завтра  отправлюсь в Винчестер.

     Скупо  поблагодарив  Холмса  и  попрощавшись, она поспешно ушла.

     - Во всяком случае,  -  сказал  я,  прислушиваясь  к  ее  быстрым,   твердым   шагам   на  лестнице,  -  она  производит впечатление человека, умеющего за себя постоять.

     - Ей придется это сделать, - мрачно заметил Холмс. - Не сомневаюсь, через несколько дней мы получим от нее известие.

     Предсказание моего  друга,  как  всегда,  сбылось.  Прошла неделя,  в течение которой я неоднократно возвращался мыслями к нашей  посетительнице,  задумываясь  над  тем,  в  какие  дебри человеческих   отношений   может  завести  жизнь  эту  одинокую женщину.   Большое   жалованье,   странные   условия,    легкие обязанности  - во всем этом было что-то неестественное, хотя я абсолютно был не в состоянии решить, причуда это  или  какой-то замысел,  филантроп  этот  человек  или  негодяй.  Что касается Холмса, то он подолгу сидел, нахмурив  лоб  и  рассеянно  глядя вдаль, но когда я принимался его расспрашивать, он лишь махал в ответ рукой.

     - Ничего не знаю, ничего! - раздраженно восклицал он. - Когда под рукой нет глины, из чего лепить кирпичи?

1 2 3