— После чего он записался в заочное училище и стал мастером своего дела.

Я пожал плечами.

— Получил специальность, скажем так. А стал он мастером или нет, я не знаю. Человек поддается обучению до определенного предела, хоть очному, хоть заочному. Остальное должно быть в нем самом.

— В его пальцах?

— В пальцах и в сердце! — брякнул я, чувствуя, что непроизвольно краснею. — Да, да, это так!.. Когда мне было двенадцать лет, я понял, что должен научиться открывать дверь в ванную комнату. Дверь у нас запиралась изнутри: нажмешь на кнопку в ручке и — готово! Никто не войдет, когда ты на стульчаке сидишь или в ванне голый. Можно, конечно, и наоборот сделать: кнопку изнутри нажать, а дверь закрыть снаружи. Тогда в ванную не попадешь.

— Ну и?..

— Ну вот, моя младшая сестренка однажды попалась. Запереться-то она заперлась: кнопка легко нажималась, но вот повернуть ручку — сил не хватило. Сидит в ванной, ревет. Маме пришлось в пожарную часть звонить. Пожарники приехали, ручку отвинтили, открыли дверь... Ты что смеешься?

— Другой мальчишка захотел бы стать пожарником, а ты — взломщиком!

— Все, чего я тогда захотел, — это научиться отпирать замок в ручке. Сначала я попробовал орудовать отверткой, но она не пролезала в щель. Столовый нож пролез, но засовчик все равно не зацеплял: нож плохо гнулся. Тогда мне пришла в голову мысль сунуть туда пластиковый календарик — ну, знаешь, такие еще страховые агенты раздают, и ты, как дурак, таскаешь его целый год в бумажнике. Я сообразил, как запластырить замок задолго до того, как узнал, по какому принципу это делается.

— Что это такое — запластырить?

— Это от слов «пластик» и «тырить». Если у вас сделан замок, запирающийся без ключа, простым закрытием двери, то знайте: этот замок можно запластырить. Иногда это легко делается, иногда труднее — в зависимости от того, насколько плотно сидит в раме дверь. Но по идее такой замок всегда отпирается.

— Потрясающе! — Рут снова повела плечиком, а я говорил и говорил о своих ранних опытах и об особом душевном подъеме, когда доводилось работать над замком. Рассказал и о том, как первый раз влез в соседскую квартиру. Дело было днем, когда никого не было дома. Я вытащил из холодильника несколько кусков холодного мяса, из хлебного ящика — хлеба, сделал бутерброд, поел и аккуратно убрал после себя.

— Главное для тебя было — открыть замок, да?

— Да, открыть замок и попасть внутрь.

— Воровать, значит, начал позже?

— Позже, если только съесть чужой хлеб не воровство. Но ненамного. Когда попадаешь в пустую квартиру, сразу начинаешь соображать, нельзя ли тут чем-нибудь поживиться. Отпираешь дверь, асам в это время думаешь, какая добыча ждет тебя за ней, — вот в чем смак.

— А опасность?

— Опасность только придает остроту ощущениям.

— Берни, на что это похоже?

— Что, взлом?

— Угу. — Лицо Рут застыло от напряженного ожидания, рот приоткрылся, на верхней губе выступили капельки пота. Я положил руку ей на бедро. Жилка под моей ладонью дернулась, как тронутая струна. — И что ты при этом чувствуешь?

Я водил рукой по ее бедру.

— Чувствуешь, что тебе хорошо. Очень хорошо.

— Ты знаешь, о чем я говорю. Что переживаешь, когда тайком лезешь в чужое жилье?

— Возбуждение.

— Могу себе представить. — Кончиком языка Рут лизнула нижнюю губу. — А страх?

— Немного и страх.

— еще бы! Скажи, а возбуждение похоже... м-м... на сексуальное?

Я от всей души рассмеялся:

— Это зависит от того, кто там находится... Шучу, шучу! Думаю, что сексуальный элемент да, присутствует. Ведь открывание двери можно рассматривать и как символ. — Рука моя тем временем продолжала двигаться — от колена к талии, от талии к колену. — Найти нужное положение инструмента, нажать здесь, потом там, и вот дверь потихоньку приотворяется, и ты аккуратно протискиваешься, входишь...

— Да, да...

— Само собой, есть ребята, которые орудуют фомкой или просто высаживают дверь ногой. Такие олицетворяют грубый секс, без всяких там тонкостей. Ты не находишь, а?..

Рут надула губы:

— Ты все дразнишь меня!..

— Самую малость.

— Я ведь никогда не была знакома со взломщиками. Мне хочется узнать, на что это похоже, когда вскрываешь чужую квартиру.

Глаза у нее были сейчас синие-синие и смотрели на меня с потрясающим простодушием. Я приподнял ей пальцем подбородок и чмокнул в кончик носа.

— Узнаешь, — сказал я.

— Что-что?

— Через пару часов сама увидишь, как это делается.

 

* * *

 

Задумка показалась мне чрезвычайно разумной. Признаю, Рут не знала себе равных в умении выбить по телефону любые интересующие ее сведения, и не исключено, что утром она вытянет адрес Весли Брила у его агента. Но зачем откладывать? Кроме того, агент может сказать Брилу, что был такой звонок, а если он и сам повязан, наши вопросы наверняка вызовут у него подозрение. Зачем нам заранее открывать карты? Это с одной стороны.

С другой — контора Питера Алана Мартина находится в доме на углу Шестой авеню и Шестнадцатой улицы. Если и существует более легкое дело, нежели ограбление в административном здании после рабочего дня, то мне таковое неизвестно. Я выйду оттуда как минимум с адресом Брила в считанные минуты и без всякого риска. А если к тому же повезет... Тогда как обычно. Разве знаешь, что попадется, иногда такое попадается, о чем не думал, не мечтал.

— Но тебе же придется выйти! — озабоченно сказала Рут. — Тебя могут узнать.

— Я изменю внешность.

Она оживилась:

— Можно грима раздобыть. Думаю, что у Рода есть. Я сумею наложить. Для начала усы...

— Усы я уже днем пробовал, причем настоящие. Не то. А грим он и есть грим, как искусно его ни клади. Только привлекаешь внимание... Подожди-ка секунду.

Я подошел к шкафу, незаметно вытащил парик и кепку и выскочил в ванную комнату. Там я примерил их перед зеркалом и совершил театральный выход. Рут ждала в комнате.

Я начал церемонно раскланиваться, но парик и кепка свалились у меня с головы. Она громко расхохоталась, чересчур громко, громче, чем заслуживало мое представление.

— Смешно, но не очень, — сказал я.

— Не обращай внимания! У меня, наверное, истерика начинается. Пара заколок, и порядок. Неудобно, если потеряешь волосы на улице.

«Ничего я вчера не потерял», — подумал я, но промолчал. Надо было раньше рассказать о моей вылазке, а сейчас не стоит — неловко.

 

* * *

 

Из квартиры мы вышли около девяти. В карманах у меня было заветное кольцо с инструментами, резиновые перчатки и рулон клейкой ленты, которую я нашел в аптечке у Рода. Я вовсе не собирался бить стекла в окнах, но такая лента незаменима, если придется проломить окно. Поле предстоящей операции не было мной изучено, я понятия не имел об офисе мистера Мартина. Рут раскопала на дне своей сумки несколько заколок и прикрепила парик мне к волосам. Теперь я мог кланяться хоть до земли, не боясь его потерять. Она хотела проделать то же самое с кепкой, но я категорически воспротивился.

Закрыв дверь, я взял у Рут ее ключи и запер все три замка. Прежде чем бросить связку в сумку, она повертела ее в руках.

— Только подумать: целых три замка, и ты открыл их без ключей.

— Я — талантливый малый.

— Оно и видно.

Ни на лестнице, ни в подъезде нам никто не попался. Воздух на улице был свежий, чистый и ни на градус не теплее, чем вчера ночью. Я чуть было не сказал это вслух, но вовремя спохватился: для Рут я вчера никуда не выходил. «Представляю, как хорошо выползти на свежий воздух после того, как двое суток безвылазно просидел дома», — тараторила она. «Да, хорошо», — мямлил я. «Ты, наверное, здорово нервничаешь? — говорила она. — Еще бы, если на каждом углу тебя полицейский высматривает!» — Это она, конечно, преувеличивала, тем не менее, я соглашался: «Да, нервничаю, но не так, чтобы очень». После чего она взяла меня под руку, и мы пошли рядышком.

С Рут было безопаснее. Если кто и обращал на нас внимание, то видел молодого мужчину под ручку с девицей, а когда глаз натыкается на парочку, то никому не придет в голову, что перед ним — находящийся в бегах опасный преступник. Я чувствовал себя гораздо свободнее, чем вчера ночью. Рут поначалу волновалась, но через несколько кварталов совершенно успокоилась и сказала, что ждет не дождется, когда мы полезем в контору агента.

— Кто это — мы, хотел бы я знать?

— Ты и я, дурачок, кто же еще?

— Не-а, и не надейся. Кто у нас взломщик? А ты всего только соучастница. Твое дело держать лошадей наготове, или, попросту говоря, стоять на шухере.

Рут опять надулась:

— Это нечестно. Главное удовольствие только себе самому!

— По положению и заслугам.

— Да, но две головы лучше, чем одна. А четыре руки лучше, чем две. Вдвоем мы скорее прочешем местность.

Пришлось напомнить Рут пословицу насчет семи нянек, но она не сдавалась и продолжала спорить. Тем временем мы дошли до перекрестка Шестнадцатой улицы и Шестой авеню. Из четырех угловых зданий я отыскал глазами административное, а как раз наискосок от него заметил кафе, конечно же, фирмы «Рикер».

— Там ты меня и подождешь, — сказал я Рут. — Заберись в кабинку, выпей кофейку. Хотя я не убежден, что здесь он самый лучший.

— Не хочу я никакого кофе!

— А с кофейком возьми английскую булочку.

— Я не голодна.

— Тогда, может быть, пирожное с черносливом. «Рикер» славится пирожными с черносливом.

— Правда?

— Почем я знаю. Дай мне сигнал фонарем из окна. Один — если сушей, если морем — два. Рут Хайтауэр на том берегу... Ты чего?

— Ничего.

— Знаешь, как называется спектакль, в котором занят Род? «Два, если морем». А я буду на другом берегу. Не бойся, не задержусь. Одна нога здесь, другая там. По-быстрому вошел, по-быстрому вышел — вот мой девиз.

— Понятно.

— Но он пригоден только для взлома. В других областях человеческой деятельности у меня и тактика другая.

— Правда? Ну-ну...

У меня было легко на душе, да и в мыслях была легкость необыкновенная. Я по-дружески поцеловал Рут, тихонько подтолкнул ее в сторону кафе и расправил плечи, готовясь к бою.

 

Глава 10

 

Здание было двенадцатиэтажное, однако человек, который ставил его, в то время считал, надо полагать, свое творение небоскребом, — такое оно было старое. Сооруженное некогда из белого камня и украшенное чугунным литьем, оно было покрыто накопившимися за несколько десятилетий слоями копоти. Теперь таких домов не строят, и правильно делают.

Я оглядел дом с противоположного тротуара. Ничто не вызывало тревогу. В большинстве офисов, выходивших на улицу, было темно. Только в нескольких окнах горел свет: засидевшиеся адвокаты и бухгалтеры, уборщицы, приводящие в порядок столы, опоражнивающие мусорные корзинки, протирающие полы... За конторкой в узком вестибюле с мраморным полом сидел седой негр в малиновой ливрее и читал газету, держа ее в вытянутой руке. Несколько минут я следил за ним. За это время никто не вошел в здание с улицы, и только один человек вынырнул из лифта и приблизился к конторке. Он нагнулся над ней на несколько секунд, потом выпрямился и, выйдя из подъезда, потопал по Шестой авеню к центру.

Я зашел в телефонную будку на углу и, стараясь не обращать внимания на вонь, набрал номер Питера Алана Мартина. В конторе у него стоял автоответчик, и я повесил трубку. Если это сделать быстро, за пять-шесть секунд, ваш десятицентовик выскочит назад. Я, должно быть, замешкался, и автомат прикарманил мои денежки.

На светофоре зажегся зеленый, и я пересек улицу. Дежурный безучастно взглянул на меня, когда я проходил через вращающиеся двери. Я изобразил улыбку номер 3, то есть приветливую, но обращенную в пространство, и пока ноги сами несли меня к конторке, я шарил глазами по указателю. Не поднимая головы, дежурный придвинул ко мне толстый гроссбух и крохотный огрызок карандаша. Т. Дж. Пауэро написал я в графе «Имя», «Хаббл корп.» в графе «Фирма», под надписью «Комната» аккуратно вывел 441, под надписью «Время» — 21.25. При том внимании, которое уделил мне старый негр, я мог бы заполнить все графы преамбулой к нашей судьбоносной Конституции. А что вы хотите? Этот человек всего лишь собиратель автографов и больше никто, такого испугается разве что совсем уж перепуганная ворона. Его посадили в вестибюле третьеразрядного административного здания, арендаторы здесь — мелкие фирмы, у которых за год оборачивается всего лишь треть капитала. О промышленном шпионаже здесь слыхом не слыхивали, и если бедняга помешает какому-нибудь доходяге стянуть пару электрических пишущих машинок, то, значит, он честно зарабатывает те жалкие гроши, что ему платят.

При лифте когда-то состоял лифтер, но несколько лет назад подъемник неумело переделали для самообслуживания. Скрипучая кабина медленно дотащилась до четвертого этажа, где я и вышел, хотя офис мистера Мартина располагался на шестом. Я прекрасно знал, что мой чернокожий приятель в вестибюле не оторвется от своего чтива, чтобы посмотреть, действительно ли я сошел на том этаже, какой указал в гроссбухе, однако настоящий профессионал должен делать все как положено, независимо от обстоятельств. Я поднялся на шестой этаж пешком по лестнице, к тому же чертовски крутой. Контора агента находилась в дальнем конце коридора. Только в двух помещениях горел свет. Одно принадлежало ДНБ — дипломированному независимому бухгалтеру, другое фирме под названием «Идеи без границ». В кабинете бухгалтера стояла мертвая тишина, зато в «Идеях» звучало радио, настроенное на станцию классической музыки, и, перекрывая скрипичный концерт Вивальди, женский голос с неподражаемым акцентом, свойственным только жителю Верхнего Бронкса, говорил: «...Тебе еще надо поучиться, дорогой, и знаешь, что он ответил? Ты ни за что не поверишь...»

Дверь в кабинет Питера Алана Мартина была сделана из кленовой древесины, а в дверь была вставлена рама с большим матовым стеклом. На нем крупными черными буквами было выведено его полное имя, и под ним — «Представитель талантов». Надписи давно следовало бы освежить, как и стены, полы, потолки, но заниматься этим никто не станет, это ясно. Еще не открыв дверь, я уже знал, что дела у мистера Мартина идут не блестяще, и Брил не может похвастаться творческими успехами. Снаружи здание еще хранило следы былого величия, но внутри этого величия как и не бывало вовсе.

Замок, врезанный в дверь, имел и пружинную защелку, и ригель.

Невозможно представить, зачем мистер Мартин таскал с собой ключ, вставляя его и поворачивая, если запирать дверь таким замком — все равно что огородить кукурузное поле для защиты от ворон. Любой идиот может просто продавить стекло в двери и влезть внутрь. У меня была с собой клейкая лента, я мог бы проделать эту операцию, не поднимая лишнего шума. Несколько полосок ленты, наклеенных крест-накрест на раме, сведут треск и звон до минимума.

Но дверь с разбитым стеклом да еще клейкая лента на нем — это приглашение к розыску похитителя. Я же не собирался ничего красть и имел возможность посетить офис, не оставляя никаких следов. Мистеру Мартину и в голову не придет, что у него кто-то был. Я не спеша принялся за замок, и он не отнял много времени. Засов отодвинулся легко, а запластырить пружинный язычок было еще легче. Между дверью и рамой была полусантиметровая щель. Любой мальчишка, вооружившись столовым ножом, открыл бы дверь.

«Берни, на что это похоже»?

Я немного волновался, поворачивая ручку и открывая дверь, а войдя, защелкнул за собой замок. У меня был карманный фонарь — «карандаш», но я не стал доставать его, а включил верхнюю трубку дневного света. Мигание фонаря выглядело бы с улицы странно, а так... еще один бедняга, вынужденный задержаться на работе.

Я быстро обошел комнату, осмотрел ее в общих чертах. Старый письменный стол, небольшой металлический столик для стенографистки — сейчас на нем стояла пишущая машинка; длинный стол для заседаний, пара кресел. Освоившись с обстановкой и убедившись, что нигде не спрятан труп, я подошел к окну. Кафе было хорошо видно, и я пожалел, что не могу заглянуть внутрь. Интересно, какую кабинку заняла Рут? Может быть, она сидит у окошка и смотрит сейчас сюда, на то окно, где стою я? «Не отвлекаться!» — сказал я себе.

Часы показывали девять тридцать шесть.

Контора мистера Мартина имела непрезентабельный вид. Одну стену в комнате сплошь покрывали темно-коричневые плитки из пробкового дуба; они были кое-как приляпаны цементом. Кнопками и булавками к стене были прикреплены большие, яркие, глянцевые фотографии. В основном на них фигурировали красотки, демонстрирующие по большей части ноги, но многие к тому же и груди, и каждая выдавала искусственную плотоядную улыбку во весь рот. Я представил себе, как Питер Алан Мартин, сидящий за заваленным бумагами столом, вынужден глазеть на эти хищные оскалы, и мне стало его жаль. Среди моря ляжек и сисек кое-где виднелись неплохие головки, попалась даже пара мужских лиц, но лица, которое искал я, не было.

Рядом с белым кнопочным телефоном на столе стоял полудисковый «роллодекс» — алфавит с телефонами и адресами. Я повертел его и нашел визитную карточку Весли Брила. Это не было для меня сюрпризом, и тем не менее я обрадовался, найдя что искал. Я перебрал несколько фломастеров, пока не нашел работающие, и списал: Весли Брил, отель «Камберленд», Западная Пятьдесят восьмая, № 326, тел. 541-7255. (Не знаю, зачем я записывал имя. Не знаю, зачем я записывал все остальное, достаточно было запомнить отель, другие данные есть в телефонной книге. Что ж, и на старуху бывает проруха.)

Надев резиновые перчатки, я протер поверхности, к которым прикасался, хотя вряд ли я оставлял следы, и вообще — кто будет искать здесь отпечатки пальцев? Потом на всякий случай посмотрел в алфавит на "Ф" и не удивился, не найдя там Флэксфорда.

У той стены, где находилась входная дверь, стояли длинные металлические ящики — картотека клиентуры. Я быстро перебрал папки и нашел досье на Брила. В нем ничего не было, кроме толстой пачки фотографий. Если Мартин вел когда-либо переписку с Брилом или по поводу него, то, наверное, выкинул бумаги или же держал их в другом месте.

Фотографии заинтересовали меня. Только теперь, разглядывая их, я окончательно и бесповоротно убедился, что Весли Брил — это тот самый тип, из-за которого меня настигли на месте убийства. До сих пор в глубине души у меня еще шевелились сомнения. От всех этих междугородных разговоров создавалось ощущение, что мы действуем в каком-то вакууме. А здесь вот он, Весли Брил, собственной персоной, на черно-белых фотографиях размером восемь на десять. Какие уж тут сомнения! Я перебрал пачку и остановился на составной карточке, изображающей его анфас, и в профиль, и в три четверти с различным постановом головы и разными выражениями лица. Я знал, что карточки не хватятся, и всей Бриловой папки не хватятся, а может быть, и самого ящика, и, сложив фото пополам, положил в карман.

Рабочий стол Мартина не был заперт. Почти машинально я осмотрел ящик за ящиком, но не нашел ничего, что проливало бы дополнительный свет на Весли Брила. Правда, в нижнем ящике я наткнулся на почти полную поллитровку какого-то купажированного виски и маленькую бутылку джина с мятой «Старый Бостон». Тащить такую находку ни малейшего желания не возникало. В среднем ящике лежал конверт с деньгами: восемьдесят пять долларов десятками и пятерками. Я отсчитал двадцать пять долларов на текущие расходы и положил конверт на прежнее место, но потом передумал и выгреб из него и остальные деньги. Если Мартин заметит, что вещи в ящике находятся в ином беспорядке, чем было у него, если увидит, что кто-то побывал в его офисе, то пусть подумает, что это мелкий воришка, попользовавшийся попавшимися под руку бабками.

(Зачем же я только что уничтожил следы моего присутствия здесь, спросите вы. Откуда такая непоследовательность? Хорошо, я скажу, почему я взял деньги. Грех оставлять наличность, вот почему.)

Зато я не притронулся к другому, найденному в левом верхнем ящике. Я имею в виду пистолет с двухдюймовым стволом и рукояткой, украшенной перламутром. Пистолет был небольшой, целиком умещавшийся в ладони, но оставался при этом огнестрельным оружием. Я нагнулся и с видом знатока понюхал кончик дула — так делают в кино, чтобы определить, давно ли стреляли из этого оружия. Единственное, что я почувствовал, — это запах металла, смазки и пыльного ящика, который я поспешил аккуратно задвинуть, как только вытащил оттуда нос.

Когда я вижу пистолет, мне становится не по себе. Вы не поверите, как часто пистолеты попадаются ворам. Правда, целились в меня из пистолета один-единственный раз, это был пистолет старины Картера Сандоваля, я уже рассказывал об этом. Находил я их в письменных столах, на ночных тумбочках, однажды обнаружил пистолет под подушкой. Приобретают эти опасные игрушки, чтобы стрелять во взломщиков, так принято считать, однако чаще дело кончается тем, что люди стреляют в себя или друг в друга. Бывает, случайно, но бывает, что и намеренно.

Наш брат тащит стволы в силу разных причин: либо потому, что сам намерен воспользоваться оружием, либо потому, что куда как соблазнительно загнать эту неприметную вещицу за полсотни, а то и за сотню. Я знал одного парня, специализировавшегося на пригородных домах, который забирал попавшийся ему пистолет, чтобы из этого оружия не стреляли в того, кто после него полезет в дом. Найдя ствол, он спускал его в ближайшую канализацию. «Кто позаботится о нас, если не мы сами?» — сказал он мне.

Я в жизни не украл ни одного пистолета, даже в руки их не беру, будь они неладны! Поэтому я задвинул ящик, не притронувшись и к этому, с перламутровой рукояткой.

В девять пятьдесят семь я вышел из офиса мистера Мартина. В коридоре никого не было. Из помещения «Идеи без границ» доносилась музыка Моцарта. Я целую минуту запирал дверь, хотя мог бы бросить все как есть, — пусть хозяин подумает, что сам забыл запереть. Человек, питающий склонность к алкогольным смесям, встречает утро с весьма смутным представлением о том, что он делал накануне.

Мало того, я спустился пешком на четвертый этаж и только потом вызвал лифт. В «Хаббл корп.» по-прежнему никого не было. Я спустился в вестибюль и разыскал свое имя в гроссбухе. После меня пришли еще трое, и один из них уже выбыл. В графе «Время ухода» я вывел огрызком карандаша «22 часа» и пожелал старику в малиновой ливрее приятного вечера. «Что хорошая ночь, что плохая ночь — мне все едино», — ответствовал он.

назад<<< 1 . . . 7 . . . 15 >>>далее