ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и Любовь Гордеевна.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Вот, Любушка, Митя проститься пришел: он едет от нас к матушке к своей.
М и т я (кланяется). Прощайте, Любовь Гордеевна!.. Не поминайте лихом!
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Прощай, Митя! (Кланяется.)
П е л а г е я Е г о р о в н а. Поцелуйтесь на прощанье-то, ведь, может, не приведет Бог и свидеться... да... что ж
такое!
Митя и Любовь Гордеевна целуются; она садится на диван и плачет; Митя тоже плачет.
Будет будет вам плакать-то! Вы меня с ума сведете!
М и т я. Эх, пропадай моя голова! Уж была не была! (Подходит к Пелагее Егоровне.) Пелагея Егоровна, жаль вам дочь отдавать за старого, аль нет?
П е л а г е я Е г о р о в н а. Кабы не жаль, так бы я не плакала.
М и т я. Прикажете говорить, Пелагея Егоровна?
П е л а г е я Е г о р о в н а. Говори.
М и т я. Вот моя речь какая: соберите-ка вы ее да оденьте потеплее ужотко. Пусть выйдет потихоньку: посажу я ее в саночки-самокаточки - да и был таков! Не видать тогда ее старому, как ушей своих, а моей голове заодно уж погибать! Увезу ее к матушке - да и повенчаемся. Эх! дайте душе простор - разгуляться хочет! По крайности, коли придется и в ответ идти, так уж то буду знать, что потешился.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Что ты, что ты, беспутный!
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Что ты, Митя, выдумал!
М и т я. Стало не любишь? Аль разлюбила?
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Да ты говоришь-то что-то страшно!
П е л а г е я Е г о р о в н а. Что ты, беспутный, выдумал-то! Да кто ж это посмеет такой грех на душу взять... да... опомнись... что ты!
М и т я. Ведь я говорю: коли жаль; а коли не жаль, так отдавайте за Африкана Савича, закабалите на веки вечные. Сами же, глядя на ее житье горемычное, убиваться станете. Спохватитесь вы с Гордей-то Карпычем, да уж поздно будет.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Да как же без отцовского-то благословения! Ну, как же, ты сам посуди?
М и т я. Конечно, без благословенья что за житье! Так уж благословите вы, Пелагея Егоровна (становится на колени), а Гордей Карпыч, может... и сам по времени как-нибудь...
П е л а г е я Е г о р о в н а. Как же мне быть-то с вами! Я совсем с ума сошла... да... помешалася. Ничего не знаю, не помню... да, да... головушка моя закружилася... Горько, горько моему сердцу, голубчики!..
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а (подходит к Мите). Нет, Митя, не бывать этому! Не томи себя понапрасну, перестань! (Поднимает его.) Не надрывай мою душу! И так мое сердце все изныло во мне. Поезжай с Богом. Прощай!
М и т я. За что ж ты меня обманывала, надо мной издевалася?
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Полно ты, Митя. Что мне тебя обманывать, зачем? Я тебя полюбила, так сама же тебе сказала. А теперь из воли родительской мне выходить не должно. На то есть воля батюшкина, чтоб я шла замуж. Должна я ему покориться, такая наша доля девичья. Так, знать, тому и быть должно, так уж оно заведено исстари. Не хочу я супротив отца идти, чтоб про меня люди не говорили да в пример не ставили. Хоть я, может быть, сердце свое надорвала через это, да по крайности я знаю, что я по закону живу, никто мне в глаза насмеяться не смеет. Прощай!
Целуются.
М и т я. Ну, знать, не судьба!
Любовь Гордеевна садится на диван и плачет.
Прощай! (Кланяется Пелагее Егоровне.) Прощайте, Пелагея Егоровна, благодетельница вы моя! Век не забуду вашей ласки да милости ко мне: не забывали сироту на чужой стороне.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Прощай, голубчик, не осуди нас в чем, грех тебе будет. Дай Бог тебе счастливо... а мы тебя не забудем.
Митя кланяется и уходит.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Пелагея Егоровна и Любовь Гордеевна и потом Коршунов.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Что, Любушка, жаль парня-то! Эко, девушка... ах! А мне и невдомек, что ты его полюбила-то. Да и где мне, старухе, догадаться... да. Что ж я? Вот поплакать наше дело, а власти над дочерью никакой не имею! А хорошо бы! Полюбовалась бы на старости. Парень-то такой простой, сердцем мягкий, и меня-то бы, старуху любил. Уж как погляжу я на тебя, девушка, как тебе не грустить!.. да помочь-то мне тебе, сердечная, нечем!
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Ну, маменька, что там и думать чего нельзя, только себя мучить. (Сидит молча.)
Стучат; голос Коршунова: "Можно войти?"
П е л а г е я Е г о р о в н а. Войдите, батюшка.
К о р ш у н о в (входя). А, вот она, невеста-то моя, куда спряталась... хе... найду, везде найду. Позвольте-ка нам, Пелагея Егоровна, с вашей дочкой по секрету поговорить о своих делах.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Изволь, батюшка. (Уходит.)
К о р ш у н о в (садится подле Любови Гордеевны). Об чем это плакать-то, сударыня? Стыдно, стыдно... хе... хе... хе... Вот я и постарше, да не плачу... (Смотрит на нее проницательно.) Я ведь знаю, об чем: чай, за молоденького хочется? Так ведь это, миленькая вы моя (берет руку и целует), глупость одна девичья. Вот послушайте-ка, что я вам скажу... я правду буду говорить, начисто, обманывать не люблю, мне не из чего. Станете слушать, а?
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Говорите.
К о р ш у н о в. Хорошо-с. Вот начнем хоть с этого. Молодой разве оценит, что вы его полюбите, а? Молодого-то ведь всякая полюбит, ему это не в диковинку, а старику-то дорого. Старик-то за любовь и подарочком, и тем, и сем, и золотом, и бархатом - и не знает, чем утешить. (Целует у нее руки.) А в Москве хороших вещей в магазинах много, есть что подарить. Так вот старика-то и хорошо полюбить... Вот вам раз... А то вот еще что бывает с молодым-то мужем да с хорошим-то: ведь они народ ветреный, - глядишь, и приволокнется за кем-нибудь на стороне, либо в него какая-нибудь сударынька влюбится, а жена-то сохни... Пойдут попреки да ревность... А что такое ревность, а? хе... хе... хе... Знаете ли вы, сударыня, что такое ревность?
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Нет, не знаю.
К о р ш у н о в. А я знаю... Это не то, что иголкой пальчик уколоть, - гораздо побольнее будет. Ведь она, проклятая, сушит человека. От ревности-то режут друг друга, мышьяком отравляются! (Смеется судорожно и с кашлем.) А в старика-то кто влюбится? Стало быть, жене-то и покойно. Да еще вот что скажу вам, драгоценная моя барышня: молодые-то загуливать любят, веселости, да развлечения, да дебоши разные, а жена-то сиди дома, жди его до полуночи. А приедет-то пьяненький, заломается, заважничает. А старик-то все подле жены так и будет сидеть; умирать будет - прочь не отойдет. Да все бы в глазки глядел, да все бы ласкал, да ручки бы целовал... (Целует.) Вот так.
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. А вас та жена... покойная любила?
К о р ш у н о в (смотрит на нее пристально). А вам, сударыня, зачем это?
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Так, хотелось знать.
К о р ш у н о в. Знать хотелось?.. (Встает.) Нет, не любила, да и я не любил ее. Она и не стоила того, чтоб ее любить-то. Я ее взял бедную, нищую, за красоту только за одну; все семейство призрел; спас отца из ямы; она у меня в золоте ходила.
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Любви золотом не купишь.
К о р ш у н о в. Люби не люби, да почаще взглядывай. Им, видишь ты, деньги нужны были, нечем было жить: я давал, не отказывал; а мне вот нужно, чтоб меня любили. Что ж, я волен этого требовать или нет? Я ведь за то деньги платил. На меня грех пожаловаться: кого я полюблю - тому хорошо жить на свете; а уж кого не полюблю, так не пеняй! (Разгорячаясь, ходит.) Да, я враг тому человеку, уж лучше беги с моих глаз долой: я словом да взглядом, пуще чем делом, доеду; я проходу... отдыху не дам человеку... я... (Останавливается и хохочет.) А вы и в самом деле подумали, что я такой злой?.. хе... хе... Это я нарочно, так шучу! Я простой, я добрый старик... А уж вас-то я буду на руках носить (припевает), в люлечке качать, приговаривать... (Целует у ней руки.)
Гордей Карпыч входит.
ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ
Любовь Гордеевна, Коршунов и Гордей Карпыч.
Г о р д е й К а р п ы ч. А, вот где зятюшка-то! А мы тебя ищем. Мы уж там за шампанею принялись. Пойдем-ка к гостям, у нас без тебя и пир не в пир.
К о р ш у н о в. Мне и здесь хорошо.
Г о р д е й К а р п ы ч. Ну, так мы велим сюда подать, да здесь, значит, с тобой и разопьем. (Подходит к двери.) Эй малой! дай сюда вина! На серебряном подносе. (Садится.) Ну, зятюшка, что скажешь?
К о р ш у н о в. Ничего.
Г о р д е й К а р п ы ч. Как ничего?
К о р ш у н о в. Так ничего.
Г о р д е й К а р п ы ч. Нет-таки, однако? (Смотрит на него.) Можешь ты меня теперь понимать?
К о р ш у н о в. Как не понимать.
Г о р д е й К а р п ы ч. Вот мы теперь подгуляли маненько, так ты мне скажи, что я за человек? Могут ли меня здесь оценить?
К о р ш у н о в. Где же им оценить.
Г о р д е й К а р п ы ч. Нет, ты вот что скажи: все у меня в порядке? В другом месте за столом-то прислуживает молодец в поддевке либо девка, а у меня фициянт в нитяных перчатках. Этот фициянт, он ученый, из Москвы, он все порядки знает: где кому сесть, что делать. А у других что! Соберутся в одну комнату, усядутся в кружок, песни запоют мужицкие. Оно, конечно, и весело, да я считаю так, что это низко, никакого тону нет. Да и пьют-то что, по необразованию своему! Наливки там, вишневки разные... а и не понимают они того, что на это есть шампанское! Ох, если б мне жить в Москве али бы в Питербурхе, я бы, кажется, всякую моду подражал.
К о р ш у н о в. Неужто всякую?
Г о р д е й К а р п ы ч. Всякую. Сколько б хватило моего капиталу, а уж себя б не уронил. Ты, Любовь, у меня смотри, веди себя аккуратно, а то жених-то, ведь он московский, пожалуй, осудит. Ты, чай, и ходить-то не умеешь, и говорить-то не понимаешь, где что следует.
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Я, тятенька, говорю что чувствую; я в пансионе не училась.
Входит официант и подает вино Коршунову и Гордею Карпычу; ставит бутылки на стол и уходит.
Г о р д е й К а р п ы ч. Так-то, зятюшка! Вот и пусть их знают, каков Гордей Карпыч Торцов!
Входит Егорушка.
Е г о р у ш к а. Дяденька, Гордей Карпыч, пожалуйте сюда-с.
Г о р д е й К а р п ы ч. Что тебе?
Е г о р у ш к а. Пожалуйте: история вышла-с. (Смеется.)
Г о р д е й К а р п ы ч (подходя). Что там?
Е г о р у ш к а. Да дяденька, Любим Карпыч, вошли.
Г о р д е й К а р п ы ч. Зачем пускали?
Е г о р у ш к а. Им, должно быть, в голову вступило, никак не удержим. (Хохочет.)
Г о р д е й К а р п ы ч. Что же он делает?
Е г о р у ш к а. Гостей разгоняет-с. (Хохочет.) Вы, говорит, рады чужой хлеб есть... Я, говорит, тоже хозяин...
я, говорит... (Хохочет.)
Г о р д е й К а р п ы ч. Тсс... Снял он мою голову! (Уходит с Егорушкой.)
К о р ш у н о в. Что это там у них?
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Не знаю. Должно быть, дяденька что-нибудь... На него иногда находит.
Входят: Пелагея Егоровна, Разлюляев, Маша и Лиза.
ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ
Любовь Гордеевна, Пелагея Егоровна, Коршунов, Разлюляев, Маша и Лиза.
П е л а г е я Е г о р о в н а (в дверях). Где братец-то?.. Где Любим Карпыч-то? Что он наделал - беда!
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Его здесь нет, маменька.
Пелагея Егоровна уходит.
Р а з л ю л я е в. Вот так раз! Славные штучки Любим Карпыч отмачивает! ха... ха... ха!.. Такие пули отливает, что только люли!
Л и з а. Совсем не смешно, одно невежество!
М а ш а. Я просто не знала, куда деваться от стыда. (Садятся на диван.)
Входит Любим Карпыч.
ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ
Те же и Любим Карпыч.
Л и з а. Ах, Боже мой, опять!
М а ш а. Это ужасно!
Р а з л ю л я е в. Ха, ха, ха!..
Л ю б и м К а р п ы ч. Гур, гур, гур... будь, буль, буль!.. С пальцем девять, с огурцом пятнадцать!.. Приятелю! (Протягивает руку Коршунову.) Наше вам-с!.. Тысячу лет со днем не видались! Как поживаете?
К о р ш у н о в. А, это ты, Любим?
Л ю б и м К а р п ы ч (загораживая лицо руками). Я не я, и лошадь не моя, и я не извозчик.
К о р ш у н о в. Я тебя, братец, помню: ты по городу ходил, по копеечке сбирал.
Л ю б и м К а р п ы ч. Ты помнишь, как я по копеечке сбирал; а помнишь ли ты, как мы с тобой погуливали, осенние темные ночи просиживали, из трактира в погребок перепархивали? А не знаешь ли ты, кто меня разорил, с сумой по миру пустил?
К о р ш у н о в. А ты сам чего зевал? Ведь тебя за ворот не тянули, любезный. Сам виноват.
Л ю б и м К а р п ы ч. Я-то дурак, да ведь и тебе не велика честь! Ты меня так возвеличил, в такое звание возвел, что вот я ничего не украл, а людям в глаза глядеть советно!
К о р ш у н о в. Ты все такой же шутник! (Обращаясь к Любови Гордеевне.) Весельчак дядюшка-то у вас. Видно уж, по старому знакомству, дать ему целковенькой.
Л ю б и м К а р п ы ч. Тсс... Тут не целковым пахнет! Отдай старый долг, а за племянницу миллион триста тысяч!.. Дешевле не отдам.
К о р ш у н о в (смеется). Уступки не будет?
Л ю б и м К а р п ы ч. Ни копейки!
Р а з л ю л я е в. Ай да Любим Карпыч! Меньше и не бери.
Входит Гордей Карпыч.
ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ
Те же и Гордей Карпыч.
Г о р д е й К а р п ы ч. А, ты здесь! Что ты со мной делаешь? Вон сейчас!
К о р ш у н о в. Погоди, Гордей Карпыч, не гони, что его гнать! Пусть поломается, пошутит. Хе, хе, хе...
Л ю б и м К а р п ы ч. Это брат шутит-то, что за тебя дочь отдает, а я сшучу с тобой такую шутку, что будет тебе не по желудку!
Г о р д е й К а р п ы ч. Ему тут не место. Ступай вон!
Л ю б и м К а р п ы ч. Брат, погоди, не гони! Ты думаешь, Любим Торцов пришел шутки шутить, ты думаешь, пьян Любим Торцов? Я пришел вам загадки загадывать. (Коршунову.) Отчего у осла длинные уши? Ну-ка, давай ответ!
Р а з л ю л я е в. Вот так задача!
К о р ш у н о в. Почем я знаю.
Л ю б и м К а р п ы ч. Для того, чтобы все знали, что он осел. (Брату.) Вот тебе задача: за кого ты дочь отдаешь?
Г о р д е й К а р п ы ч. Это не твое дело! Ты меня не смеешь спрашивать.
Л ю б и м К а р п ы ч. А вот тебе еще вопрос: честный ты купец или нет? Коли ты честный - не водись с бесчестным, не трись подле сажи - сам замараешься.
К о р ш у н о в. А ты шути, да не забывайся, любезный!.. Выгони его или вели ему замолчать.
Л ю б и м К а р п ы ч. Это про тебя!.. Видно, ты чист, как трубочист!
Г о р д е й К а р п ы ч. Брат, уйди честью, а не то худо.
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а (вскакивает в испуге). Дяденька, перестаньте!
Л ю б и м К а р п ы ч. Не замолчу! Теперь кровь заговорила!
Все домашние и гости входят.
ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ
Те же, Пелагея Егоровна, Анна Ивановна, Гуслин, гости, гостьи и прислуга.
Л ю б и м К а р п ы ч. Послушайте, люди добрые! Обижают Любима Торцова, гонят вон. А чем я не гость? За что меня гонят? Я не чисто одет, так у меня на совести чисто. Я не Коршунов: я бедных не грабил, чужого веку не заедал, жены ревностию не замучил... Меня гонят, а он первый гость, его в передний угол сажают. Что ж, ничего, ему другую жену дадут: брат за него дочь отдает! Ха, ха, ха! (Хохочет трагически.)
К о р ш у н о в (вскакивает). Не верьте ему, он врет, он это по злобе на меня говорит, спьяну.
Л ю б и м К а р п ы ч. Что за злоба! Я тебе давно простил. Я человек маленькой, червяк ползущий, ничтожество из ничтожеств! Ты другим-то зла не делай.
Г о р д е й К а р п ы ч (прислуге). Уведите его!
Л ю б и м К а р п ы ч (поднимая один палец кверху). Сс... Не трогать! Хорошо тому на свете жить, у кого нету стыда в глазах!.. О люди, люди! Любим Торцов пьяница, а лучше вас! Вот теперь я сам пойду. (Обращаясь к толпе.) Шире дорогу - Любим Торцов идет! (Уходит и тотчас возвращается.) Изверг естества! (Уходит.)
К о р ш у н о в (принужденно хохочет). Так этакой-то у тебя порядок в доме! Этакие ты моды завел: у тебя пьяные гостей обижают! Хе, хе, хе. Я, говорит, в Москву поеду, меня здесь не понимают. В Москве-то уж такие дураки повывелись, там смеются над ними. Зятюшка, зятюшка! Хе, хе, хе! Любезный тестюшка! Нет, шалишь, я даром себя обидеть не позволю. Нет, ты теперь приди-ка ко мне да покланяйся, чтоб я дочь-то твою взял.
Г о р д е й К а р п ы ч. Я к тебе пойду кланяться?
К о р ш у н о в. Пойдешь, я тебя знаю. Тебе нужно свадьбу сделать, хоть в петлю лезть, да только б весь город удивить, а женихов-то нет. Вот несчастье-то твое! Хе, хе, хе...
Г о р д е й К а р п ы ч. Опосля этого, когда ты такие слова говоришь, я сам тебя знать не хочу! Я отродясь никому не кланялся. Я, коли на то пошло, за кого мне вздумается, за того и отдам! С деньгами, что я за ней дам, всякий человек будет...
Входит Митя и останавливается в дверях.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Те же и Митя.
М и т я (обращаясь к толпе). Что такое за шум-с?
Г о р д е й К а р п ы ч. Вот за Митьку отдам!
М и т я. Чего-с?
Г о р д е й К а р п ы ч. Молчи! Да... за Митьку отдам... завтра же. Да такую свадьбу задам, что ты и не видывал: из Москвы музыкантов выпишу, один в четырех каретах поеду.
К о р ш у н о в. Посмотрим, посмотрим. Придешь прощенья просить, придешь! (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Те же, без Коршунова.
П е л а г е я Е г о р о в н а. За кого, Гордей Карпыч, ты сказал?
Г о р д е й К а р п ы ч. За Митьку... Да! Ишь разважничался! Точно я хуже его! "Пойдешь кланяться"! Врет он, не пойду кланяться! Назло ему за Митрия отдам.
Все удивлены.
М и т я (берет Любовь Гордеевну за руку и подходит к Гордею Карпычу). Зачем же назло, Гордей Карпыч? Со злом такого дела не делают. Мне назло не надобно-с. Лучше уж я всю жизнь буду мучиться. Коли есть ваша милость, так уж вы благословите нас, как следует - по-родительски, с любовию. Как любим мы друг друга, и даже до этого случаю хотели вам повиниться... А уж я вам, вместо сына, то есть завсегда всей душой-с.
Г о р д е й К а р п ы ч. Что, что всей душой? Ты уж и рад случаю! Да как ты смел подумать-то? Что она, ровня, что ль, тебе? С кем ты говоришь, вспомни!
М и т я. Я оченно хорошо знаю, что вы мой хозяин и что я, по бедности своей, не могу быть им ровней; но, впрочем, судите как хотите, я весь тут-с: я вашу дочку полюбил душою-с.
Входит Любим Карпыч и становится в толпе.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Те же и Любим Карпыч.
Г о р д е й К а р п ы ч. Как, чай, не любить! У тебя губа-то не дура! За ней ведь денег много, так тебе голому-то на голодные зубы хорошо.
М и т я. Для меня столь обидно от вас это слышать, что я не имею слов-с. Лучше молчать. (Отходит.) Извольте, Любовь Гордеевна, вы говорить-с.
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а. Я, тятенька, вашей воле не перечила! Коли хотите вы моего счастия - отдайте меня за Митю.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Что это и в самом деле, Гордей Карпыч, капризничаешь... да! Что в самом деле! Я было уж обрадовалась, насилу-то от сердца отлегло, а ты опять за свое. Уж говори что-нибудь одно, а то что это такое... право. То скажешь - за одного, то за другого. Что она тебе, на мытарство, что ли, досталась?
Л ю б и м К а р п ы ч (из толпы). Брат, отдай Любушку за Митю.
Г о р д е й К а р п ы ч. Ты опять здесь? Да ты понимаешь ли, что ты со мной нынче сделал? Ты меня оконфузил на весь город! Кабы ты чувствовал это, ты бы не смел и на глаза-то мне показываться, а ты еще с советами лезешь! Уж пускай бы говорил человек, да не ты.
Л ю б и м К а р п ы ч. Да ты поклонись Любиму Торцову в ноги, что он тебя оконфузил-то.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Именно, Любимушка, надо тебе в ноги поклониться... да... именно. Снял ты с нашей души грех великий; не замолить бы его нам.
Г о р д е й К а р п ы ч. Что ж я, изверг, что ли, какой в своем семействе?
П е л а г е я Е г о р о в н а. Изверг не изверг, а погубил было дочь-то из-за своей из глупости... Да! Я тебе от простоты моей скажу. Отдают за стариков-то и не Африкану Савичу чета, да и то горе мычут.
Л ю б и м К а р п ы ч. Пустите меня! (Поет.) Трум-ту-тум, трум-ту-тум! (Пляшет.) Посмотри на меня, вот тебе пример - Любим Торцов перед тобой живой стоит. Он по этой дорожке ходил - знает, какова она! И я был богат и славен, в каретах ездил, такие штуки выкидывал, что тебе и в голову не придет, а потом верхним концом да вниз. Вот погляди, каков я франт!
Г о р д е й К а р п ы ч. Ты мне что ни говори, я тебя слушать не хочу, ты мне враг на всю жизнь.
Л ю б и м К а р п ы ч. Человек ты или зверь? Пожалей ты и Любима Торцова! (Становится на колени.) Брат, отдай Любушку за Митю - он мне угол даст. Назябся уж я, наголодался. Лета мои прошли, тяжело уж мне паясничать на морозе-то из-за куска хлеба; хоть под старость-то да честно пожить. Ведь я народ обманывал: просил милостыню, а сам пропивал. Мне работишку дадут; у меня будет свой горшок щей. Тогда-то я Бога возблагодарю. Брат! и моя слеза до неба дойдет! Что он беден-то! Эх, кабы я беден был, я бы человек был. Бедность не порок.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Гордей Карпыч, неужели в тебе чувства нет?
Г о р д е й К а р п ы ч (утирает слезу). А вы и в самом деле думали, что нет?! (Поднимает брата.) Ну, брат, спасибо, что на ум наставил, а то было свихнулся совсем. Не знаю, как и в голову вошла такая гнилая фантазия. (Обнимает Митю и Любовь Гордеевну.) Ну, дети, скажите спасибо дяде Любиму Карпычу да живите счастливо.
Пелагея Егоровна обнимает детей.
Г у с л и н. Дяденька, теперь и мне можно?
Г о р д е й К а р п ы ч. Можно, можно. Просите все, кому что нужно: теперь я стал другой человек.
Г у с л и н. Ну, Аннушка, дождались и мы с тобой.
А н н а И в а н о в н а. Ну, теперь пойдет у нас пляска, только держи шапку.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Уж попляшем, попляшем.
Р а з л ю л я е в (подходит к Мите и ударяет его по плечу.) Митя!.. Для приятеля... все жертвую... Сам любил, а для тебя... жертвую. Давай руку. (Ударяет по руке.) Одно слово... бери, значит, жертвую для тебя... Для друга ничего не жаль! Вот как у нас, коли на то пошло! (Утирается полой и целует Митю.) А это он правду говорит: пьянство не порок... то бишь - бедность не порок... Вот всегда проврусь!
П е л а г е я Е г о р о в н а. Ах, да вот и все тут! (К девушкам.) Ну-ка, девушки, веселенькую... да, веселенькую... Уж мы теперь свадьбу-то по душе отпируем, по душе...
Девушки начинают запевать.
Л ю б и м К а р п ы ч. Тсс... Слушай команду! (Запевает; девушки подтягивают.)
У нас дело-то сделано...
По рукам у нас ударено,
Быть сговору-девишнику,
Быть девичьему вечеру.
1854
________________