 АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ ОСТРОВСКИЙ
БЕДНОСТЬ НЕ ПОРОК
Комедия в трех действиях
Действующие лица
Г о р д е й К а р п ы ч Т о р ц о в, богатый купец.
П е л а г е я Е г о р о в н а, его жена.
Л ю б о в ь Г о р д е е в н а, их дочь.
Л ю б и м К а р п ы ч Т о р ц о в, его брат, промотавшийся.
А ф р и к а н С а в и ч К о р ш у н о в, фабрикант.
М и т я, приказчик Торцова.
Я ш а Г у с л и н, племянник Торцова.
Г р и ш а Р а з л ю л я е в, молодой купчик, сын богатого отца.
А н н а И в а н о в н а, молодая вдова.
М а ш а |
Л и з а } подруги Любови Гордеевны.
Е г о р у ш к а, мальчик, дальний родственник Торцова.
А р и н а, нянька Любови Гордеевны.
Гости, гостьи, прислуга, ряженые и прочие.
Действие происходит в уездном городе, в доме купца Торцова, во время Святок.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Небольшая приказчичья комната; на задней стене дверь, налево в углу кровать, направо шкаф; на левой стене окно, подле окна стол, у стола стул; подле правой стены конторка и деревянная табуретка; подле кровати гитара; на столе и конторке книги и бумаги.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Митя ходит взад и вперед по комнате; Егорушка сидит на табуретке и читает "Бову Королевича".
Е г о р у ш к а (читает). "Государь мой батюшка, славный и храбрый король, Кирибит Верзоулович, ныне идти за него смелости не имею, потому что когда я была во младости, то король Гвидон за меня сватался".
М и т я. Что, Егорушка, наши дома?
Е г о р у ш к а (зажимает пальцем то место, где читает, чтоб не ошибиться). Никого нет; кататься уехали. Один Гордей Карпыч дома. (Читает.) "На то сказал дщери своей Кирибит Верзоулович..." (Зажимает пальцем.) Только такой сердитый, что беда! Я уж ушел - все ругается. (Читает.) "Тогда прекрасная Милитриса Кирбитьевна, призвав к себе слугу Личарду..."
М и т я. На кого же он сердит?
Е г о р у ш к а (опять зажимает). На дяденьку, на Любима Карпыча. На второй-то праздник дяденька Любим Карпыч обедал у нас, за обедом-то захмелел, да и начал разные колена выкидывать, да смешно таково. Я смешлив ведь больно, не вытерпел, так и покатился со смеху, а уж на меня глядя и все. Дяденька Гордей-то Карпыч принял это себе за обиду да за невежество, осерчал на него, да и прогнал. Дяденька-то Любим Карпыч взял да в отместку ему и созорничал, пошел да с нищими и стал у собора. Дяденька-то Гордей Карпыч говорит: осрамил, говорит, на весь город. Да теперь и сердится на всех без разбору, кто под руку подвернется. (Читает.) "С тем намерением, чтобы подступил под наш град".
М и т я (взглянув в окно). Кажется, наши приехали... Так и есть! Пелагея Егоровна, Любовь Гордеевна, да и гости с ними.
Е г о р у ш к а (прячет сказку в карман). Побежать наверх. (Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
М и т я (один). Эка тоска, Господи!.. На улице праздник, у всякого в доме праздник, а ты сиди в четырех стенах!.. Всем-то я чужой, ни родных, ни знакомых!.. А тут еще... Ах, да ну! сесть лучше за дело, авось тоска пройдет. (Садится к конторке и задумывается, потом запевает.)
Красоты ее не можно описать!..
Черны брови, с поволокою глаза.
Да, с поволокою. А как вчера в собольем салопе, покрывшись платочком, идет от обедни, так это... ах!.. Я так думаю, и не привидано такой красоты! (Задумывается, потом поет.)
Уж и где ж эта родилась красота...
Как же, пойдет тут работа на ум! Все бы я думал об ней!.. Душу-то всю истерзал тосковамши. Ах ты, горе-гореваньице!.. (Закрывает лицо руками и сидит молча.)
Входит Пелагея Егоровна, одетая по-зимнему, и останавливается в дверях.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Митя и Пелагея Егоровна.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Митя, Митенька!
М и т я. Что вам угодно?
П е л а г е я Е г о р о в н а. Зайди ужо вечерком к нам, голубчик. Поиграете с девушками, песенок попоете.
М и т я. Премного благодарен. Первым долгом сочту-с.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Что тебе в конторе все сидеть одному! Не велико веселье! Зайдешь, что ли? Гордея-то Карпыча дома не будет.
М и т я. Хорошо-с, зайду беспременно.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Уедет ведь опять... да, уедет туда, к этому, к своему-то... как его?..
М и т я. К Африкану Савичу-с?
П е л а г е я Е г о р о в н а. Да, да! Вот навязался, прости Господи!
М и т я (подавая стул). Присядьте, Пелагея Егоровна.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Ох, некогда. Ну да уж присяду немножко. (Садится.) Так вот поди ж ты... этакая напасть! Право!.. Подружились ведь так, что н?-поди. Да! Вот какое дело! А зачем? К чему пристало? Скажи ты на милость! Человек-то он буйный да пьяный, Африкан-то Савич... да!
М и т я. Может, дела какие есть у Гордея Карпыча с Африканом Савичем.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Какие дела! Никаких делов нет. Ведь он-то, Африкан-то Савич, с агличином всё пьют. Там у него агличин на фабрике дилехтор - и пьют... да! А нашему-то не след с ними. Да разве с ним сговоришь! Гордость-то его одна чего стоит! Мне, говорит здесь не с кем компанию водить, всё, говорит, сволочь, всё, видишь ты, мужики, и живут-то по-мужицки; а тот-то, видишь ты, московский, больше всё в Москве... и богатый. И что это с ним сделалось? Да ведь вдруг, любезненький, вдруг! То все-таки рассудок имел. Ну, жили мы, конечно, не роскошно, а все-таки так, что дай Бог всякому; а вот в прошлом году в отъезд ездил, да перенял у кого-то. Перенял, перенял, уж мне сказывали... все эти штуки-то перенял. Теперь все ему наше русское не мило; ладит одно - хочу жить по-нынешнему, модами заниматься. Да, да!.. Надень, говорит, чепчик!.. Ведь что выдумает-то!.. Прельщать, что ли, мне кого на старости, говорю, разные прелести делать! Тьфу! Ну вот поди ж ты с ним! Да! Не пил ведь прежде... право... никогда, а теперь с этим с Африканом пьют! Спьяну-то, должно быть, у него (показывая на голову) и помутилось. (Молчание.) Уж я так думаю, что это враг его смущает! Как-таки рассудку не иметь!.. Ну, еще кабы молоденький: молоденькому это и нарядиться, и все это лестно; а то ведь под шестьдесят, миленький, под шестьдесят! Право! Модное-то ваше да нынешнее, я говорю ему, каждый день меняется, а русской-то наш обычай испокон веку живет! Старики-то не глупей нас были. Да разве с ним сговоришь, при его же, голубчик, крутом-то характере.
М и т я. Что говорить! Строгий человек-с.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Любочка теперь в настоящей поре, надобно ее пристроить, а он одно ладит: нет ей ровни... нет да нет!.. Ан вот есть!.. А у него все нет... А каково же это материнскому-то сердцу!
М и т я. Может быть, Гордей Карпыч хотят в Москве выдать Любовь Гордеевну.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Кто его знает, что у него на уме. Смотрит зверем, ни словечка не скажет, точно я и не мать... да, право... ничего я ему сказать не смею; разве с кем поговоришь с посторонним про свое горе, поплачешь, душу отведешь, только и всего. (Встает.) Заходи, Митенька.
М и т я. Приду-с.
Гуслин входит.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Те же и Гуслин.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Вот и еще молодец! Приходи, Яшенька ужо к нам наверх с девушками песни попеть, ты ведь мастер, да гитару захвати.
Г у с л и н. Хорошо-с, это нам не в труд, а еще, можно сказать, в удовольствие-с.
П е л а г е я Е г о р о в н а. Ну, прощайте. Пойти соснуть полчасика.
Г у с л и н и М и т я. Прощайте-с.
Пелагея Егоровна уходит; Митя садится к столу пригорюнившись;
Гуслин садится на кровать и берет гитару.
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Митя и Яша Гуслин.
Г у с л и н. Что народу было на катанье!.. И ваши были. Что ж ты не был?
М и т я. Да что, Яша, обуяла меня тоска-кручина.
Г у с л и н. Что за тоска? Об чем тебе тужить-то?
М и т я. Как же не тужить-то? Вдруг в голову взойдут такие мысли: что я такое за человек на свете есть? Теперь родительница у меня в старости и бедности находится, ее должен содержать, а чем? Жалованье маленькое, от Гордея Карпыча все обида да брань, да все бедностью попрекает, точно я виноват... а жалованья не прибавляет. Поискал бы другого места, да где его найдешь без знакомства-то. Да, признаться сказать, я к другому-то месту и не пойду.
Г у с л и н. Отчего же не пойдешь? Вот у Разлюляевых жить хорошо - люди богатые и добрые.
М и т я. Нет, Яша, не рука! Уж буду все терпеть от Гордея Карпыча, бедствовать буду, а не пойду. Такая моя планида!
Г у с л и н. Отчего же так?
М и т я (встает). Так, уж есть тому делу причина. Есть, Яша, у меня еще горе, да никто того горя не знает. НикоМУ я про свое горе не сказывал.
Г у с л и н. Скажи мне.
М и т я (махнув рукой). Зачем!
Г у с л и н. Да скажи, что за важность!
М и т я. Говори не говори, ведь не поможешь!
Г у с л и н. А почем знать?
М и т я (подходит к Гуслину). Никто мне не поможет. Пропала моя голова! Полюбилась мне больно Любовь Гордеевна.
Г у с л и н. Что ты, Митя?! Да как же это?
М и т я. Да вот как-никак, а уж сделалось.
Г у с л и н. Лучше, Митя, из головы выкинь. Этому делу никогда не бывать, да и не р?живаться.
М и т я. Знамши я все это, не могу своего сердца сообразить. "Любить друга можно, нельзя позабыть!.." (Говорит с сильными жестами.) "Полюбил я красну девицу, пуще роду, пуще племени!.. Злые люди не велят, велят бросить, перестать!"
Г у с л и н. Да и то надоть бросить. Вот Анна Ивановна мне и ровня: у ней пусто, у меня ничего, - да и то дяденька не велит жениться. А тебе и думать нечего. А то заберешь в голову, потом еще тяжельше будет.
М и т я (декламирует).
Что на свете прежестоко? -
Прежестока есть любовь!
(Ходит по комнате.) Яша, читал ты Кольцова? (Останавливается.)
Г у с л и н. Читал, а что?
М и т я. Как он описывал все эти чувства!
Г у с л и н. В точности описывал.
М и т я. Уж именно что в точности. (Ходит по комнате.) Яша!
Г у с л и н. Что?
М и т я. Я сам песню сочинил.
Г у с л и н. Ты?
М и т я. Да.
Г у с л и н. Давай голос подберем, да и будем петь.
М и т я. Хорошо. На, вот. (Отдает ему бумагу.) А я попишу немного - дело есть: неравно Гордей Карпыч спросит. (Садится и пишет.)
Гуслин берет гитару и начинает подбирать голос;
Разлюляев входит с гармонией.
ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ
Те же и Разлюляев.
Р а з л ю л я е в. Здравствуйте, братцы! (Наигрывает на гармонии и приплясывает.)
Г у с л и н. Эко дурак! На что это ты гармонию-то купил?
Р а з л ю л я е в. Известно на что - играть. Вот так... (Играет.)
Г у с л и н. Ну уж, важная музыка... нечего сказать! Брось, говорят тебе.
Р а з л ю л я е в. Что ж, не брошу разве!.. Коли захочу, так и брошу... Вот важность! Денег что ли у нас нет? (Бьет себя по карману.) Звенят. У нас гулять - так гулять! (Бросает гармонию.)
Одна гора высока,
А другая низка;
Одна мила далека,
А другая близко.
Митя (ударяет Митю по плечу), а Митя! Что ты сидишь?
М и т я. Дело есть. (Продолжает заниматься.)
Р а з л ю л я е в. Митя, а Митя, а я гуляю, брат... право слово, гуляю. Ух, ходи!.. (Поет: "Одна гора высока" и проч.) Митя, а Митя! весь праздник буду гулять, а там за дело... Право слово! Что ж, у нас денег что ли нет? Вот они!.. А я не пьян... Нет, так гуляю... весело...
М и т я. Ну гуляй на здоровье.
Р а з л ю л я е в. А после праздника женюсь!.. Право слово, женюсь! Возьму богатую.
Г у с л и н (Мите). Ну, вот слушай-ка, так-то ладно ль будет?
Р а з л ю л я е в. Спой-ка, спой, я послушаю.
Г у с л и н (поет).
Нет-то злей, постылее
Злой сиротской доли,
Злее горя лютого,
Тяжелей неволи.
Всем на свете праздничек,
Тебе не веселье!..
Буйной ли головушке
Без вина похмелье!
Молодость не радует,
Красота не тешит;
Не заноба-девушка -
Горе кудри чешет.
Во все это время Разлюляев стоит как вкопанный и слушает с чувством; по окончании пения все молчат.
Р а з л ю л я е в. Хорошо, больно хорошо! Жалко таково... Так за сердце и хватит. (Вздыхает.) Эх, Яша! сыграй веселую, полно канитель-то эту тянуть - нынче праздник. (Поет.)
Ух! Как гусара не любить!
Это не Годится!
Подыгрывай, Яша.
Гуслин подыгрывает.
М и т я. Полно вам дурачиться-то. Давайте-ка лучше сядемте в кучку да полегоньку песенку споем.
Р а з л ю л я е в. Ладно! (Садятся.)
Г у с л и н (запевает; Митя и Разлюляев подтягивают).
Размолодчики вы молоденькие,
Вы дружки мои...
Входит Гордей Карпыч; все встают и перестают петь.
ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ
Те же и Гордей Карпыч.
Г о р д е й К а р п ы ч. Что распелись! Горланят, точно мужичье! (Мите.) И ты туда ж! Кажется, не в таком доме живешь, не у мужиков. Что за полпивная! Чтоб у меня этого не было вперед! (Походит к столу и рассматривает бумаги.) Что бумаги-то разбросал!..
М и т я. Это я счета проверял-с.
Г о р д е й К а р п ы ч (берет книгу Кольцова и тетрадь со стихами). А это еще что за глупости?
М и т я. Это я от скуки, по праздникам-с, стихотворения господина Кольцова переписываю.
Г о р д е й К а р п ы ч. Какие нежности при нашей бедности!
М и т я. Собственно, для образования своего занимаюсь, чтоб иметь понятие.
Г о р д е й К а р п ы ч. Образование! Знаешь ли ты, что такое образование?.. А еще туда же разговаривает! Ты бы вот сертучишко новенький сшил! Ведь к нам наверх ходишь, гости бывают... срам! Куда деньги-то деваешь?
М и т я. Маменьке посылаю, потому она в старости, ей негде взять.
Г о р д е й К а р п ы ч. Матери посылаешь! Ты себя-то бы образил прежде; матери-то не Бог знает что нужно, не в роскоши воспитана, чай сама хлевы затворяла.
М и т я. Уж пущай же лучше я буду терпеть, да маменька, по крайности, ни в чем не нуждается.
Г о р д е й К а р п ы ч. Да ведь безобразно! Уж коли не умеешь над собою приличия наблюдать, так и сиди в своей конуре; коли гол кругом, так нечего о себе мечтать! Стихи пишет; образовать себя хочет, а сам как фабричный ходит! Разве в этом образование-то состоит, что дурацкие песни петь? То-то глупо-то! (Сквозь зубы и косясь на Митю.) Дурак! (Помолчав.) Ты и не смей показываться в этом сертучишке наверх. Слышишь, я тебе говорю! (К Разлюляеву.) А ты тоже! Отец-то, чай, деньги лопатой загребает, а тебя в этаком зипунишке водит.
Р а з л ю л я е в. Что ж такое! Он новый... сукно-то французское, из Москвы выписывали, по знакомству... двадцать рублев аршин. Что ж, нешто мне этакую штуку надеть, как у Франца Федорыча, у аптекаря... кургузую; так его вон и дразнят все: страм пальто! Так что ж хорошего людей смешить!
Г о р д е й К а р п ы ч. Много ты знаешь! Да что, с тебя взыскать-то нечего! Сам-то ты глуп, да и отец-то твой не больно умен... целый век с засаленным брюхом ходит; дураками непросвещенными живете, дураками и умрете.
Р а з л ю л я е в. Уж ладно.
Г о р д е й К а р п ы ч (строго). Что?
Р а з л ю л я е в. Ладно, мол.
Г о р д е й К а р п ы ч. Неуч, и сказать-то путно умешь! Говорить-то с вами - только слова тратить; все равно, что стене горох, так и вам, дуракам. (Уходит.)
1 2 3 4 5 >>>далее
|
