Глава одиннадцатая

 

В пятьдесят восемь лет Зоя Зацепа выглядела воинственно сексуально. Высокая, рыжая, с большой грудью, крутыми бёдрами и рюмочно-тонкой талией, полученной в результате операции по удалению нижних рёбер. Чем старше становилась Зоя, тем рискованней углублялся вырез её кофточек. Юбки она всегда предпочитала короткие. Ноги у неё, правда, были хороши от природы. Лицо тоже изначально было красивым, но возраст делал своё чёрное дело. После нескольких подтяжек рот стал широким, как у Буратино, губы она накачала силиконом, и получилась карикатурная, какая-то мультяшная пасть, наполненная крупным сверкающим фарфором. Уголки глаз подтянулись к вискам, эта удлинённость оттенялась черным контурным карандашом, и глаза казались огромными. Ни морщинки, ни пятнышка на лице. Идеально гладкая чистая кожа. Только кисти рук усыпаны едва заметной старческой пигментацией.

— Значит, смотри, Коленька. Есть несколько вариантов. Душевая при гостевой комнате будет выдержана в холодных бирюзовых тонах. Для большой ванной надо подобрать что-то тёплое, какао с молоком, мягкий беж либо вообще глубокий коралловый.

Продавцы в салоне услужливо выкладывали перед ними на столе разноцветную плитку, как детали детской мозаики. Зацепа кивал, улыбался, глубокомысленно сдвигал брови, надувал щеки. Ноздри его трепетали, он вдыхал запах духов Зои, и голова его слегка кружилась.

Лет десять назад, в Риме, в старинной парфюмерной лавке «Матерозони» для богатой русской синьоры Зацепы придумали индивидуальный аромат, и с тех пор никаким другими духами она не пользовалась. Маленькие гранёные флаконы стоили баснословно дорого, Зоя перед каждой поездкой в Италию заранее звонила в «Матерозони», и к её приезду была готова очередная порция, плюс подарки от фирмы — мыльце, крем для рук с тем же сильным, неповторимым ароматом.

 

* * *

— Чем от тебя пахнет? — однажды спросила Женя. — Потрясающий запах. Только духи, кажется, женские.

Через месяц после их знакомства Зацепа снял квартиру в новом доме у метро «Профсоюзная», неподалёку от дорогого оздоровительного центра, который посещал несколько лет подряд, раз в неделю. Девочке он наплёл, будто бы некий частный коммерческий университет в Москве заключил с ним долгосрочный контракт на чтение лекций по древней истории, теперь он будет прилетать часто и надолго. Женя никогда не задавала ему вопросов о его работе, легенды он сочинял больше для самого себя, чем для неё. Ему нужна была иллюзия нормальности, объяснимости происходящего.

Их отношения развивались в особой электрической атмосфере взаимной лжи. Постоянно вокруг них воздух искрился. Естественное дневное освещение казалось искусственным, солнце было лампой. Вечерами люстра под потолком притворялась солнцем. Потолок был небом. Настоящее небо валилось вбок и превращалась в грубый задник любительской сцены. На улице живые деревья шуршали бумажными листьями. В комнате птички, нарисованные на обоях, щебетали и били крыльями. Зацепа то и дело подмалёвывал декорации, ибо краски не то чтобы тускнели — разлагались, как мёртвая плоть.

В тот день он впервые привёз её в квартиру, с люстрой-солнцем и живыми птичками на обоях. До этого они могли уединиться только в салоне машины, за тонированными стёклами. «Пежо» Зацепы профессор Кастрони взял напрокат, впрочем, происхождение автомобиля крошку также не интересовало. Она мимоходом заметила, что машина «cool», то есть классная, что надо.

Застенчивый синьор Кастрони впервые попробовал прикоснуться к маленькой синьорине по рецепту Гумберта. Девочка часто моргала, разглядывала себя в зеркальце. Синьор Кастрони взял в ладони её лицо, провёл языком по глазному яблоку. В отличие от Гумберта, он не ограничился вторым облизанным глазом. Он мог сразу продолжить. Он стал целовать её лицо, шею, тонкие ключицы, умирая от счастья и ужаса, под внутренний аккомпанемент заученных цитат.

«Лолита» и ещё кое-что, возвышенное, то ли из Ветхого Завета, из «Песни Песней», то ли из «Суламифи» Александра Куприна. Строчки скакали и крутились у него в голове, свивались клубками, энергично ползали по мозговым извилинам.

Спинки передних сидений легко откидывались.

Она не испугалась и не удивилась, наоборот, ласкалась к нему, как котёнок, но ниже пояса не пустила. Нет — и все. Осторожный мудрый Зацепа объяснял нетерпеливому Кастрони, что в машине это опасно, неудобно, а больше пока негде.

И вот наконец они оказались вдвоём в пустой квартире. Кастрони трясло от нетерпения. Синьорина была мрачна и капризна, но всё-таки позволила себя раздеть, взять на руки и, припав губами к его уху, прошептала:

— Только, пожалуйста, осторожней, ты первый…

Умная детка подгадала так, чтобы на простыне была кровь.

Но одуревшему Зацепе это пришло в голову значительно позже. Она очень натурально сжалась и вскрикнула, потом всплакнула у него на плече и вдруг сказала:

— Чем от тебя пахнет? Потрясающие духи. Они женские. Ты что, пользуешься женскими духами?

Рубашка, которую он надел в то утро, долго провисела в шкафу, рядом с вещами жены. Он привык к этому аромату, не замечал его, а Женин тонкий нос учуял. Пришлось тут же импровизировать.

— Сегодня утром я ехал в лифте с француженкой. Она открыла сумочку, выронила флакон, крышка отлетела, на меня попало несколько капель.

— Да? Надо же! Ты заметил, какие это духи? Как они называются? Я хочу такие. Ник, милый, пожалуйста, вспомни, как выглядел флакон. Или, вот, ты можешь найти ту француженку и спросить? Где, кстати, это было? В твоём университете? Ник, я хочу такие духи!

Он пытался возражать, приводил множество разумных доводов. Бесполезно. Если малышка чего-то сильно хотела, это было стихийное бедствие. Цунами.

— Найди её, спроси, достань!

— Но это запах взрослой женщины, а ты ребёнок.

— Ребёнок? Ха! Теперь уже нет. С твоей помощью.

— Женя, в любом парфюмерном магазине сотни чудесных ароматов. Я куплю тебе любые духи, можешь хоть ванну принимать из духов.

— Нет! Мне не надо любые! И не смей меня трогать! Видеть тебя не желаю! — Она вырвалась из его рук и голышом побежала в душ.

Кто из них двоих был сумасшедшим? Зацепа встал, прошлёпал босиком в прихожую, достал бумажник из кармана пиджака. Когда она вернулась, он протянул ей пятьсот евро с жалкой улыбкой.

— Не сердись, деточка. Помнишь, тебе понравились джинсы в бутике на Патриарших?

Она мрачно цапнула деньги и, подняв на него сухие сверкающие глаза, сказала:

— Ты достанешь для меня эти духи, Ник. Если нет, ты больше никогда ко мне не прикоснёшься. И не пытайся подсунуть какой-нибудь другой парфюм, из обычного магазина. Учти, у меня собачий нюх.

— …Коля, ты меня слышишь? Где ты там витаешь? О чём задумался? — Рука Зои Федоровны качалась у него перед носом, красные длинные ногти сверкали, как язычки пламени.

Его всегда раздражал этот её дурацкий жест, настойчивый призыв не задумываться, не витать, внимательно слушать только её и смотреть, куда она хочет.

— Да, Заинька. — Он послушно уставился на плитку.

— Пожалуй, коралл — это слишком насыщено, как тебя кажется? Хотя, если взять фурнитуру в стиле модерн конца девятнадцатого века, под бронзу, и разбавить общий фон декоративными штучками с водяными лилиями…

Зацепа одобрил фурнитуру, лилии, коралловый цвет, расплатился по кредитке и получил сочный поцелуй в висок, след от коего был мгновенно удалён бумажным платком.

— Я понимаю, ты устал, но тут совсем рядом в итальянском бутике я приглядела замшевую курточку, это «Леонардо», стоит безумных денег, но сейчас распродажа, и я уже договорилась. Мне сделают большую скидку.

На двух машинах они проехали по проспекту к центру и через десять минут остановились у красивой стеклянной витрины. Охранник открыл для них дверь, вежливо поздоровался. Зацепу качнуло. Надёжная рука Зои поддержала, не дала упасть.

— Что с тобой, Коля? Голова кружится?

— Да, Заинька. Устал. Давление.

— Ну ничего, посиди, мой хороший, отдохни. Я быстро.

Она усадила его в кресло в торговом зале и тут же исчезла в примерочной. Он схватил какой-то глянцевый журнал, принялся листать и почувствовал, что на него смотрят. Через минуту высокий мужской голос произнёс по-английски:

— Добрый вечер. Как поживаете? А где ваша очаровательная дочка?

 

* * *

По официальному запросу ГУВД информацию по телефонным номерам, сохранившимся в мобильнике Жени, можно было получить не раньше, чем через десять рабочих дней. Гриф «срочно», добытый у генерального прокурора, сокращал процесс в два раза. Только по запросам из администрации президента и через каналы ФСБ сроки сжимались до двух суток.

Ещё до совещания у заместителя министра Соловьёв узнал, что генеральный прокурор ему не поможет. Убийство Жени Качаловой, конечно, событие серьёзное, но не государственного масштаба. Никаких личных связей в администрации президента у следователя Соловьёва не было. Имелись, конечно, знакомые в ФСБ, но не такие влиятельные и щедрые, чтобы к ним обращаться с подобной просьбой. Зато у Димы был знакомый из службы безопасности телефонной компании, Павлик Дымов.

— Хорошо, — сказал Дымов, — я попробую. Но сейчас, ты знаешь, такая куча запросов на расшифровку абонентов, и все срочные. И тебе терроризм, и финансовые махинации мирового масштаба. Наши девочки зашиваются.

Через оперативника Соловьёв передал Павлику распечатку списка номеров и времени звонков плюс бутылку хорошего коньяка для самого Павлика и флакон туалетной воды для девочки оператора, которая займётся расшифровкой.

Оперативник, вернувшись, сказал, что Дымов принял подарки с довольно кислой миной и обещал позвонить, когда станет что-то известно.

Дима Соловьёв сидел в столовой прокуратуры, ел рассольник и с раздражением вспоминал всё, что говорилось на совещании у заместителя министра. Тут как раз позвонил Дымов.

— Знаешь, тебе ужасно не повезло. Именно сейчас у нас идёт проверка по левым заказам.

— Не понял, — сказал Дима.

— Кое-кто из наших иногда приторговывает информацией об абонентах, — стал объяснять Павлик, — ну допустим, тебе звонят и молчат или угрожают по телефону. Ты хочешь знать — кто. Есть официальный путь, через милицию, но это дико долго и практически безнадёжно. Есть другой путь. Прийти к девочке оператору, договориться в частном порядке. Ну ты понимаешь, о чём я. Вот, по этому поводу проверки и происходят. Они бывают редко, раз в квартал, и обычно мы о них знаем заранее. А сейчас — прямо как гром среди ясного неба. Так что извини, брат, пока ничего не получится.

— Но подожди, проверка касается левых заказов, а у меня всё-таки официальный запрос из ГУВД.

— Официальный, но не срочный. Понимаешь, после того, как на чёрном рынке стали появляться диски с информацией о наших абонентах, у нас все всего боятся. К тому же было уже несколько случаев, когда приходил официальный запрос из прокуратуры, из милиции, на бланке, с печатью, с подписью, а потом выяснялось, что на самом деле информацию запрашивали бандиты. — Павлик говорил нервным шёпотом, в трубке отчётливо слышался шум, голоса.

— Да что за бред, в самом деле! — сказал Соловьёв. — Ты же знаешь, что я не бандит!

— Дима, не обижайся, тут так получилось, девчонку оператора поймали именно на твоей расшифровке. Я же говорю, тебе жутко не повезло. Я показал им официальный запрос на твоего абонента, так они стали говорить, что нет пометки «срочно» и почему надо именно сейчас этим заниматься, если запрос пришёл только сегодня? Поинтересовались, не получил ли я за это бабки. В общем, твой запрос будет выполнен обычным порядком, не раньше, чем через десять рабочих дней. Ещё раз извини, брат.

— Погоди, Павлик, кто — они? Кто именно проводит эти проверки?

Голоса в трубке стали громче, Дима услышал, как кто-то крикнул: «Павел Евгеньевич, вас ждут!»

— Все, Дима, прости, больше не могу разговаривать, — сказал Дымов и добавил шёпотом: — Тебе нужен кто-нибудь из ФАПСИ (Федеральное агентство правительственной связи и информации), они все сделают за сутки, да ещё поставят на прослушку, кого скажешь.

Дима несколько секунд сидел, слушая короткие гудки в трубке.

«Бред. Я, старший следователь, не могу добыть необходимую информацию по делу об убийстве. Я должен что-то придумывать, дарить подарки, клянчить, и всё равно ничего не получается. Ну нет у меня знакомых в ФАПСИ. Не повезло. Такая серьёзная организация убийством Жени Качаловой по моей просьбе заниматься не станет… Интересно, почему проверка именно сейчас, почему мой официальный запрос вызвал такую странную реакцию? Что вообще происходит?»

Он вдруг вспомнил, как у Оли, в её домашнем компьютере, исчез доступ в Интернет. Это произошло, когда она впервые озвучила на оперативном совещании свою версию о детском порно. В тот же день Оля пришла домой, включила компьютер. Доступа не было. Специалист из фирмы провайдера разводил руками и ничего не мог понять. «Кто-то вас отключил. Не мы. Кто-то другой».

Связь всё-таки наладили. А потом опять доступ исчез. И так продолжалось до тех пор, пока не развалилась группа Гущенко.

— Но я же могу воспользоваться любым другим компьютером, на работе или вот у тебя в конторе, — говорила Оля, — я могу просто пойти в интернет-кафе. Зачем это нужно, не понимаю!

— Может, это случайно? — успокаивал её Дима. — Паутина — вещь тонкая, сложная. Мы с тобой не специалисты.

— Так именно специалист и говорит, что меня кто-то постоянно вырубает!

— Кто, Оленька? Кому это нужно?

— Не знаю.

Он тоже не знал. Он не хотел об этом думать. Где граница между случайностью и злым умыслом? Если во всём видеть теорию заговора, можно стать психом. Вот и сейчас так. Почему необходимая информация вдруг недоступна? Сколько можно найти объяснений? Бюрократический маразм. Фатальное невезение. Случайное совпадение. Что ещё?

«Международный заговор педофилов на самом высоком уровне».

Так, кажется, выразилась одна дама-политик, глава думской фракции, на популярном ток-шоу? Ох, как весело над ней смеялись! Ведущий тут же принял снисходительно издевательский тон, а оппонент, тоже «думовец», предложил сходить к врачу, проверить, нет ли паранойи. Речь шла, кажется, о цензуре и свободе слова, о разнице между порнографией и эротикой. В самом деле, очень удачная тема для ток-шоу. Занимательно, злободневно, остро. Болтать и упражняться в остроумии можно бесконечно.

«Дмитрий Владимирович, скажите вы своей школьной подруге, чтобы она прекратила эти идиотские изыскания в области детского порно!» — так выразился зам генерального прокурора. Кстати, после раскрытия сети «Вербена» он ушёл в отставку.

Почти то же самое повторил сегодня на совещании майор Завидов. «Все эти её изыскания в области детского порно…»

Серый вид из окна, мелкий дождь, голые ветки тополей, жирная мокрая ворона на карнизе — все добавляло тоски и безнадёги. Суп был невкусный. Настроение — хуже некуда. Дима думал, что Молоха не поймают никогда. Убийство Жени Качаловой — это, безусловно, продолжение серии. Какие, к чёрту, подражатели? Прошло полтора года. Подражатели могли появиться тогда, но не сейчас. И шантаж — это тоже чушь полная. Спрашивается, зачем высасывать из пальца идиотские версии, когда есть одна — реальная и единственная. Серийный убийца Молох вышел из спячки, которая длилась полтора года, и начал действовать на новом витке.

Конечно, никому не охота затеваться с серией. Серия требует огромных усилий, денег, времени, ответственности. Она, как воронка, втягивает массу людей. Организуется штаб, поднимаются гигантские информационные пласты, создаются специальные дополнительные картотеки. Работают десятки оперативников, экспертов, следователей, прокуроров-криминалистов. Передвижные оперативно-поисковые бригады допрашивают свидетелей, дежурят непосредственно на месте преступления (а вдруг его туда потянет?).

Когда жертвы — молодые женщины, сотрудницы МВД играют роль живых приманок, маячат в местах, где зверь может искать очередную добычу. Но если жертвы дети? Если география охоты не определена? Если на месте преступления зверь не появляется?

Проходит неделя, месяц, год. Свидетели все уже опрошены, и ясно, что никакой новой информации больше не будет. Дорогостоящая, энергоёмкая машина некоторое время работает на холостых оборотах и наконец замирает в ожидании следующего убийства. А когда оно происходит, никто не хочет верить, что это продолжение старой серии.

Соловьёв держал в руках свой мобильный и машинально просматривал записную книжку в аппарате. Как-то сам собой выделился и набрался номер оперативника Антона Горбунова, самого надёжного и толкового из всех, с кем ему приходилось работать.

— Антоша, ты знаешь, где можно достать пиратские диски с информацией об абонентах телефонных компаний? — Соловьёв говорил очень тихо, прикрыв трубку ладонью.

— Знаю, Дмитрий Владимирович. Практически на любом развале.

— Как ты думаешь, насколько часто там обновляются версии?

— Раньше — почти каждый месяц. Сейчас значительно реже.

— У тебя есть распечатка входящих и исходящих с телефона Жени?

— Конечно, есть. Я всё понял, Дмитрий Владимирович. Попробую сделать.

Соловьёв успел съесть ещё пару ложек супа, телефон опять зазвонил.

— Дима, у меня к тебе только один вопрос. Если я не вовремя, извини.

Звонил Вячеслав Сергеевич Лобов, бывший преподаватель Димы в университете, старый эксперт-криминалист. Он давно был на пенсии, растил внука и внучку, писал мемуары. Именно ему Дима передал флакон духов, обнаруженный в шкафу, в старом ранце Жени.

— Что вы, очень даже вовремя.

— Ты где сейчас?

— В столовой.

— Ну вот, а говоришь — вовремя. Давай я позже перезвоню, поешь спокойно.

— Да ладно, суп все равно невкусный. Второе, кажется, тоже. Я вас слушаю, Вячеслав Сергеевич.

— Слушает он! Ну, ты ва-ажный стал, Соловьёв, прямо куда деваться! И еда ему столовская не нравится, и подчинённые у него все дрессированные. Мальчик, который мне флакон завёз, молчал, как партизан. Уж я его пытал, зачем, для чего, и чаем поил, и лапшу на уши вешал. Не проговорился. Ты, Соловьёв, можешь мне ответить по-человечески, что там у вас с Молохом?

— С Молохом? Ничего. По-прежнему глухо.

— Ой врёшь, Дима! Как же глухо, когда появился новый труп! Я ведь все криминальные новости смотрю. Он девочку убил. Дело ты ведёшь?

— Я. Но руководство считает, что это убийство к той прошлой серии отношения не имеет.

— То есть как — не имеет? Ежу понятно, это опять он! Надо действовать по полной программе, на государственном уровне, тем более что на этот раз личность установили. Флакончик, часом, не по этому делу идёт? Ну давай, колись, Димка! Ты же не просто так отправил его мне, по-тихому?

— Да, Вячеслав Сергеевич, не просто так. Вам я доверяю больше, чем кому-либо другому, к тому же знаю, что вы все сделаете быстро. Я нашёл флакон при обыске, в квартире убитой девочки, среди её вещей.

Лобов помолчал, посопел, наконец сказал:

— В общем, так, Дима. Вечером жду тебя в гости, ты мне все спокойно, подробно расскажешь. И я тебе тоже кое-что расскажу про твой флакон. Ладно?

— Вы что-то уже выяснили?

— Вот приедешь ко мне, тогда узнаешь. По телефону ничего не скажу.

— Вячеслав Сергеевич, но я могу очень поздно сегодня освободиться.

— Неважно. Буду ждать звонка.

 

* * *

Продавец, демонстративно голубой юноша, улыбался Зацепе и спрашивал по-английски, где его прелестная дочь, как она поживает. Зацепа делал вид, что не слышит, не понимает, продолжал листать журнал и готов был провалиться сквозь землю. Из примерочной донёсся громкий властный голос Зои Федоровны.

— Сейчас я покажусь мужу, и мы вместе решим.

Зацепа взглянул наконец на юношу.

— Послушайте, молодой человек, вы, кажется, меня с кем-то перепутали, — холодно произнёс он.

— Да? — продавец перешёл на русский. — Странно. У меня отличная память на лица.

— Коля! Посмотри, как тебе?

Зоя Федоровна медленно плыла к нему, крутилась, изгибалась, разглядывала себя в зеркалах. На розовых губах юноши вспыхнула и погасла наглая усмешка.

«У меня мало наличных, придётся расплачиваться кредиткой, здесь будут знать моё имя. Если этот тип, этот мерзкий голубой слизень скажет ещё хоть слово, я убью его».

Всего лишь пару недель назад он был здесь с Женей, и они, как всегда, играли иностранцев, папу с дочкой. Щедрый синьор Кастрони купил синьорине платье и пару маечек из новой, весенней коллекции. Это был один из редких московских бутиков, где предлагалась эксклюзивная взрослая одежда самых маленьких размеров.

То, что он тогда купил Жене, стоило значительно дороже, чем Зоина куртка от «Леонардо». Голубой юноша крутился вокруг девочки, таскал ворохи одежды в примерочную. Женя о чём-то с ним шепталась и хихикала. Не мудрено, что продавец их запомнил. Зацепа расплачивался купюрами евро, их приняли по грабительскому курсу и очень живо благодарили, приглашали заходить ещё.

— Ну, Коля, что ты молчишь? Нравится тебе? — спросила Зоя, нависая над ним. — Потрогай, какая нежная замша, какое качество. Сразу видно, что это настоящий «Леонардо».

— У нас не бывает подделок, — подал голос голубой продавец, — у нас прямые поставки из Милана.

«Каким же я был идиотом, — думал Зацепа, покорно доставая из бумажника кредитку, чтобы расплатиться за куртку, — сколько мест в Москве, где я засветился со своей малышкой? Этот бутик, ещё несколько таких же дорогих, с прямыми поставками. Рестораны. Наконец, отвратительный ночной клуб. Поход в клуб был просто верхом глупости».

— Не волнуйся, там темно и шумно, — говорила Женя, — если встретится кто-нибудь из знакомых, я скажу, что ты папа моей подружки-итальянки, с которой я жила вместе в Англии.

— Зачем тебе это нужно, детка? Я уже не в том возрасте, чтобы посещать такие места.

— Откуда ты знаешь, что это за место? Там правда очень «cool», тебе понравится. Там будет петь лучший певец русской эстрады, он сам сочиняет музыку и стихи, у него потрясающий голос, он настоящий гений. Ну в самом деле, невозможно только трахаться и трахаться, надо иногда культурно развлекаться, общаться с интересными людьми. Ты сам говорил, человек должен жить насыщенной духовной жизнью.

Ему очень не хотелось идти. Это было куда рискованней, чем рестораны и бутики. Но синьор Кастрони давно привык к капризам маленькой синьорины и старался не возражать. К тому же ему было интересно, как живёт его девочка за пределами декораций, в которых развиваются их отношения. Он ничего не знал о её той, другой жизни, только представлял себе стандартные идиллические картинки. Школа, уроки, дом, детская комната, ещё полная игрушек, здоровый девичий сон, в обнимку с каким-нибудь старым плюшевым медведем.

В ночном клубе было действительно темно, к тому же душно, накурено. Музыка гремела, у старого профессора сразу заныл затылок и стали слезиться глаза. Публику он не мог толком разглядеть из-за темноты и плотного слоя дыма. Ему вдруг показалось, что он уже умер и попал в ад. На маленькую эстраду вышел певец и запел о том, как электрическим ножом отрезал голову своей подруге. Зал взревел. Женя вскочила и бросилась к эстраде, прорвалась сквозь накуренную, пьяную толпу и повисла на шее певца. Кастрони заметил, что голосистый подонок обнял и расцеловал синьорину. Других — нет. Только её одну.

«Видимо, коллега», — жёстко усмехнулся про себя Зацепа.

«А не соперник ли?» — испугался Кастрони.

Зацепа все никак не мог разглядеть этого Вазелина. Лучи прожектора слишком быстро скользили по эстраде. Прыгали и визжали поклонницы. Женя вернулась за столик, когда зазвучала следующая песня.

— Жалко, ты не понимаешь слов! — крикнула синьорина профессору. — Вазелин гений! Последний русский поэт. Было бы отлично, если бы о нём узнали в Италии. Слушай, может, у тебя есть знакомые, которые интересуются современными русскими песнями?

— Я не понял, какой это жанр? — крикнул в ответ профессор, касаясь губами тёплого ушка синьорины.

назад<<< 1 . . . 12 . . . 40 >>>далее