* * *
– Значит, так, Лариска: мы с тобой теперь заодно, поскольку цель у нас общая, – сказал Никита и развалился на ее диване еще вольготнее. – Твоя задача – как можно незаметнее тырнуть книжонку из шкафа, который стоит в бывшем кабинете моего папаши. Вот название… я тебе тут записал… «Часослов» какой-то… с миниатюрами… Да смотри, осторожнее… девятнадцатый век… Или восемнадцатый… шут его знает… Чем раньше эти миниатюры окажутся у покупателя, тем быстрее он состряпает нам необходимые бумаги, по которым твой ненаглядный Юрок останется без жилья вообще. Как ты думаешь, куда он при этом направит свои стопы?
Лариса ничего не ответила, потому что была не слишком уверена, что бывший муж повернет свои стопы именно в сторону ее квартиры. Конечно, он уже не так непримирим, как раньше… к Илюшке заходит, но что-то в Юре разладилось… Как-то он потемнел лицом и даже состарился. Странно, что он, такой тонкий интеллигент, сын этого мужичары. По всему выходит, что Никите Николаевичу лет шестьдесят, но жизнь в нем по-прежнему бьет ключом, чуть ли не брызжет из глаз. Эдакая энергия, что даже темпераментная Лариса в его присутствии несколько теряется. И красив, пожалуй… Высокий, сильный, без всякого намека на полноту. Морщин немного, кожа гладкая, глаза пронзительные, а губы такие… что Лариса, пожалуй, и свои не прочь подставить им…
Никита столь недвусмысленно зыркнул на нее своими глазищами, будто догадался, что она про него думает. Лариса смутилась и опустила голову с тяжелым узлом волос на затылке.
– Ну… я пошел, подруга, – сказал он и встал с дивана. – Проводи, что ли…
Лариса нехотя поднялась с кресла и направилась к двери. По дороге Никита ее перехватил и сжал своими ручищами так, что ей стало тяжело дышать.
– Красивая ты, Лариска, – выдохнул он ей в лицо и тут же впился в губы.
Она попыталась сопротивляться, но очень скоро решила, что не стоит. Пусть все будет как будет. Илюшки дома нет, а значит, она может себе позволить то, без чего уже страсть как изголодалась, из какого-то дурацкого принципа не допуская до себя Серегу. А этот мужик сделает свое дело и уйдет. Не станет же он доносить на нее собственному сыну. Зачем ему это надо? И Лариса, что называется, спустила тормоза. Она сама расстегивала блузку и стягивала тренировочные брюки, в которых застал ее Никита. Это так и надо, чтобы не совсем снять. Пусть все болтается, мешает. В том и весь смак, когда все расхристанно и будто наспех. Будто кто-нибудь войдет, и им надо торопиться. Так острее, горячее и пронзительней. Юре никогда даже в голову не приходило заняться с ней сексом где-нибудь, кроме супружеской спальни, а ей так хотелось новизны ощущений. Потому она и приглашала Серегу, который налетал на нее прямо в коридоре, и его холодные руки сразу отправлялись гулять по разгоряченному Ларисиному телу, изнывающему под коротеньким халатиком.
А этот Юрин папаша, похоже, дело знает. Видать, большой ходок. Не зря прожил свои шестьдесят. Они с ним, конечно же, еще встретятся… Непременно… Чтобы еще раз так же неистово и щедро… Лариса достанет ему сколько угодно часословов и всяких других книг. Никто и не заметит их пропажи. Где там этой курице Анечке! А потом, когда дело с квартирой будет сделано, она выбросит этого кобеля из головы. Все-таки Никита стар, хотя еще и о-го-го… Но она любит только Юру. А все эти мужики, они только для тела. Как же много надо ее телу! Лариса передернула плечами от так и не утоленного желания и опять положила руку Никиты себе на грудь.
* * *
Римма с Гариком как раз собирались ужинать, когда кто-то позвонил во входную дверь.
– Римма! К тебе! – крикнул из коридора Игорь.
Вытерев мокрые руки о полотенце, она вышла в коридор. Рядом с Гариком стояла худенькая, плохо одетая женщина с красным носом, возле которого держала скомканный и, похоже, несвежий носовой платок.
– Здравствуйте, Римма Геннадьевна – поздоровалась женщина. – Вы ведь Римма Геннадьевна? Брянцева? Я не ошиблась?
– Не ошиблась, – согласилась с ней Римма.
– А я от Валечки…
– От какой Валечки?
– От Валечки Поляковой…
– Поляковой? – удивилась Римма, посмотрела на Гарика и пожала плечами. – Я не знаю никакой Поляковой.
– Ну… вы просто забыли… Столько лет прошло…
– Тогда напомните, пожалуйста!
– Можно, я куда-нибудь присяду? – жалобно попросила женщина. – Ноги после всего совершенно не держат…
– Да-да, конечно, – спохватился Гарик. – Проходите в комнату… – И он почти насильно снял со странной гостьи полудетскую курточку и повесил в шкаф.
– Понимаете, я Раиса, родная сестра Валечки, а она… – Сев на самый кончик предложенного ей стула, женщина сморщила свое худенькое личико и принялась вытирать глаза, из которых побежали мелкие слезинки. Потом она задавленно всхлипнула, взяла себя в руки и продолжила: – А Валечка… Она, знаете ли, умерла… Вчера похоронили… вот как…
– Но, простите… – взволновалась Римма. – Я действительно не могу вспомнить вашу сестру. Где мы с ней виделись? Почему вы пришли именно ко мне?
– Я понимала, что вам вряд ли захочется все это вспоминать, но… я нахожусь в совершенно безвыходном положении! Иначе я бы не пришла, уж поверьте!
– Да что, в конце концов, происходит?! – возмутился наконец Гарик. – Объясните же, в чем дело?
– А вы, видимо, муж, да? – обратилась к нему женщина – вместо того чтобы объяснить цель своего визита. – Но… конечно же, не тот… Да? – И она обернулась к Римме.
– Что значит – «не тот»? – спросил Гарик и заслонил собой Римму, чтобы незнакомка смотрела на него. – Я у нее один муж, насколько мне известно!
– То есть… вы допускаете, что вам может быть не все известно? – произнесла очень странную фразу женщина.
– В каком смысле? – спросил Гарик, которому отнюдь не хотелось говорить посторонней женщине, что он знает о недавнем Риммином любовнике. Но любовник – это ведь не муж.
Женщина опять повернулась к Римме и запела свою песнь сначала:
– Риммочка…. вы понимаете, я никогда бы не потревожила вашу спокойную семейную жизнь, если бы не крайние обстоятельства…
– Да говорите же, черт возьми, что у вас за обстоятельства! – взревел Гарик.
Женщина вздрогнула и начала говорить:
– В общем, так, Римма… с моей сестрой вы лежали в роддоме двенадцать лет назад… Да, именно двенадцать. Оленьке как раз исполнилось двенадцать две недели назад.
– В каком еще роддоме? – жалко хохотнула Римма. – Я никогда не была в роддоме.
– Конечно, вы постарались выбросить это из своей памяти, но Оленьку-то не выбросишь… Такая милая девчушка… Точная ваша копия. Такая же беленькая, с кудрявинкой…
– Ничего не понимаю, – выдохнула Римма, тяжело рухнув на диван напротив женщины, которая назвала себя Раисой. – Что еще за Оленька?
– Ну как же… Ваша дочка… Валечка назвала ее Оленькой…
– Что вы несете? – прошелестела Римма. – У меня нет никакой дочери… У меня вообще не может быть детей…
– Правильно… Мы все вас уговаривали взять девочку, потому что роды у вас прошли с патологией, тяжело… Врач говорил, что детей больше у вас не будет, но уговорить взять ребенка тогда не удалось…
– Что за бред?!! Да вы…
– Ну-ка тихо! – остановил женщин Гарик. – Давайте-ка все по порядку! Вы хотите сказать, что двенадцать лет назад Римма родила девочку?
– Да, – кивнула головой Раиса.
– Да это же… – взвилась Римма.
– Погоди, – спокойно осадил ее Гарик и опять обратился к гостье: – И она оставила ее в роддоме?
– Наверно, у нее были причины на это… Вы не подумайте, что я осуждаю! Валечка была так счастлива, что у нее есть дочка! И все благодаря вашей жене…
– То есть ваша сестра взяла девочку?
– Да! Взяла! У нее родился мертвый ребенок, и когда ваша жена отказалась… Ну… вы понимаете… Но мы долго Риммочку уговаривали… Не думайте, что мы прямо так и налетели на ее девочку!
Римма потеряла всякое ощущение реальности. Ей казалось, что стены комнаты наползают на нее и хотят раздавить. Она решила больше не оправдываться, потому что бесполезно. Эта Раиса говорит очень складно. Судя по всему, Гарик ей верит. Ну и что? Пусть верит. Пусть уходит. Она не звала его…
– Ну и чего вы, собственно, теперь хотите? – спросил Раису Гарик.
– Понимаете, тут такое стечение трагических обстоятельств! Год назад погиб в автомобильной катастрофе муж Валечки – Александр. Хороший был человек! Пусть земля ему будет пухом… А Валечка… она его очень любила… впала в тоску… У нее и без того диабет, а тут смерть мужа… В общем, похоронили мы ее…
– И что?
– И вот… Оленька осталась совсем одна… Понимаете, я проводником работаю… Езжу на Дальний Восток. Меня по нескольку недель не бывает дома. А муж у меня жутко пьет… И сын тоже… взрослый… такой, знаете, дебошир… Нельзя к ним девочку. Она же как ангелок! Вот посмотрите! У меня и фотография есть – вылитая Риммочка! Валечка-то с Сашенькой темноволосыми были, а Олечка… Сейчас сами увидите!
Женщина покопалась в помятой черной сумке с лопнувшими и кое-как сшитыми ручками и достала из нее завернутую в двойной листок из школьной тетради фотографию. Гарик взял ее в руки, и лицо его тут же пошло красным пятнами. С фотографии светлыми кроткими глазами на него смотрела маленькая Римма. Он нервно сглотнул и не своим голосом проговорил:
– И вы хотите…
– Да… Я подумала, может быть, вы уже нажились без детей-то… Может, заскучали. Может, возьмете Оленьку-то? Нельзя ее, такую нежную… беленькую… чистенькую… к моим мужикам! Вы уж извините, что я так откровенна, но… вы же понимаете…
Гарик бросил взгляд в сторону вжавшейся в диван Риммы и сказал:
– Знаете что… Это все так неожиданно… Нельзя все решить вот так… сразу…
– Да-да! Я понимаю, – засуетилась Раиса, соскочив со стула. – Конечно же, вам надо подумать… Я, пожалуй, зайду к вам… завтра, нет, лучше послезавтра… часиков в восемь вечера, а то мне потом в рейс… Вас устроит?
– Устроит, – кивнул Гарик. – Фотографию оставите?
– Конечно, конечно… У нас их много… В школе часто детишек фотографируют… Так, значит, до послезавтра?
Гарик еще раз кивнул. Женщина быстро натянула свою жалкую куртенку и скрылась за дверью квартиры. Проводив ее, Гарик сел рядом с Риммой, держа в руках фотографию прелестной белокурой девочки.
– Она очень похожа на тебя! – после некоторого молчания произнес он.
Не глядя на фото, Римма сказала:
– Это все блеф.
– В каком смысле?
– В прямом. Я не рожала никогда в жизни!
– Римма, – Гарик придвинулся к ней вплотную, обнял за плечи и зашептал в ухо: – Я ничего не хочу знать. Можешь ничего не рассказывать. Все, что было в твоей жизни до нашей свадьбы, меня не касается, но… давай возьмем девочку! У нас наконец будет настоящая семья!
Римма, отбросив его руки, вскочила с дивана. Фотография Оленьки упала на пол.
– Это все какой-то бред! Фарс! Кошмар! – закричала она. – Я же точно знаю, что никогда не лежала в роддоме! Я не могу рожать, Гарик!!!
– Но, согласись, эта женщина не тянет на аферистку! Зачем ей врать!
– Может быть, она что-то перепутала?! Двенадцать лет прошло с тех пор, как ее сестра лежала в каком-то роддоме!
– Но она назвала твое точное имя, отчество и фамилию!
– Я не знаю, почему она пришла сюда! Может быть, совпадение имен!
– Твое имя сейчас очень редко встречается, – мягко сказал Гарик. – Мне всегда нравилось, что ты Римма, а не Татьяна, Ольга или Анастасия, которых нынче пруд пруди.
– И все равно у меня нет никакой дочери! Ну ты подумай, Гарик, разве я могла бы оставить ребенка, да еще если врач говорит, что у меня больше детей не будет?!
Римма выкрикивала фразы так громко, что могла запросто сорвать голос. Гарик отвечал намеренно спокойно, будто разговаривал с тяжелобольной, что еще больше бесило ее.
– Ты же была тогда совсем юная, – сказал он. – Не понимала еще, что такое ребенок и что такое приговор – детей больше не будет.
Римма истерично расхохоталась:
– Надо же, до какой степени вы с Раисой все про меня знаете! Может, вы сговорились, а? Слушай, Гарик! А может, ты ее специально всему научил и сюда притащил комедию разыгрывать?!
– Зачем?
– Ну… чтобы у тебя наконец появилась долгожданная дочка!!!
– Ерунда! Я уже свыкся с мыслью, что детей у нас не будет, а эта Раиса… Словом, она разбередила мне душу, хоть кричи… – Он поднял с пола снимок, еще раз внимательно вгляделся в лицо девочки и сказал: – Она действительно похожа на тебя. Посмотри.
– Не буду! Не хочу! Мне не нужен чужой ребенок, понял? А если тебе это не нравится, убирайся! Мы с тобой в разводе, и нечего было разыгрывать перед этой теткой счастливую семейную пару!
Гарик бросил на диван фотографию, сгреб упирающуюся Римму в охапку и заговорил горячо и страстно:
– Я никуда не уберусь, потому что люблю тебя! И не могу понять, почему ты ничего не хочешь мне рассказать! Ведь ты же не станешь утверждать, что досталась мне девочкой! Я же ничего никогда ни о чем не спрашивал!
Римма змеей вывернулась из его объятий и закричала, захлебываясь злыми слезами:
– Нет, вы посмотрите на него! Он ничего не спрашивал! Да у тебя и прав таких нет – спрашивать! Сами творите до свадьбы, да и вообще всегда, что хотите и с кем хотите, а спрашивают почему-то только с женщин! Да пошли вы все! Убирайся, Игорь! Ничего у нас не выйдет, понял?
– Да-а-а… – протянул он. – Если ты назвала меня Игорем, значит, это серьезно… Знаешь, кроме тебя и приятеля Павлухи, я никому не позволяю называть себя Гариком. Оно, это имя, только для самых главных людей в моей жизни…
– Мне плевать!
– Ладно, Римма, я сейчас уйду, чтобы ты успокоилась… Но все равно вернусь завтра… или лучше послезавтра… к приходу Раисы.
– Я не впущу ее в дом!
– Поговорим после… – устало произнес Гарик, надел куртку и действительно ушел.
Римма как сказала, так и сделала, то есть дверь Раисе не открыла. И вообще никому не открыла. Конечно, это не Раиса, а Гарик трезвонил как ненормальный, но ничего этим не добился. Сначала Римма планировала куда-нибудь уйти из дому, но весь день нахлестывал проливной дождь пополам с мокрым снегом, и она никуда не пошла. И даже сидела около входной двери, пока Гарик изо всех сил давил на кнопку звонка. Ей казалось, что он непременно выломает дверь, если она потеряет бдительность, скрывшись в комнате или кухне. В конце концов, дверь осталась цела, Гарик с Раисой ушли, а Римма еще битый час в полной прострации сидела в прихожей, не шевелясь и даже не утруждая мозг ни единой мыслью. На следующий день вечером опять пришел Гарик и молча положил перед Риммой выписку из родильного дома. В ней значилось, что гражданка Римма Геннадьевна Брянцева тогда-то и тогда-то родила девочку весом три килограмма сто граммов и длиной пятьдесят сантиметров. Когда она так же молча ознакомилась с содержанием этой бумаги, Гарик положил перед ней другую. Бумага была ее собственным отказом от новорожденной девочки.
– Я этого не писала, – бесцветно сказала Римма, понимая, что при наличии такого документа, который сумел очень натурально пожелтеть, якобы за прошедшие двенадцать лет, все ее слова – не более чем пустой звук.
Молчаливый и мрачный Гарик аккуратно сложил выписку из роддома, засунул ее себе в карман, а к отказу присовокупил Риммину записку, которую она ему написала, когда пришлось срочно уехать на похороны бабушки. Почерк был один к одному. Так что Римма не сможет отпереться от этого отказа.
– Ну и что ты на это скажешь? – спросил Гарик тяжелым голосом.
Римма некстати вспомнила сказку про волка, семерых козлят и про то, как кузнец выковал волку тоненький козий голосок. Может быть, он ковал его из меди или какого-нибудь другого звонкого металла. Голос Гарика был явно кован из чугуна.
– Ничего, – выдохнула Римма. Ей все равно ни от чего не отпереться: ни от брошенного ребенка, ни от того, что она якобы всю жизнь липла к мужчинам. Она – сплошной порок и безобразие.
Гарику явно не понравилось, что она выражает свои чувства столь односложно, и он решил сменить тактику. Он присел перед Риммой на корточки, взял ее холодную руку в свою, заглянул в глаза и проникновенно сказал:
– Я пришел не упрекать. Раиса сегодня уехала в рейс. Сказала, что Олю пока оставила у подруги. Когда она приедет, давай все же возьмем девочку…
Это было уже чересчур. Перебор. Римма выдернула свою руку из ладони Гарика и, шипя, как змея, но все-таки очень четко, чтобы до него лучше дошло, произнесла:
– Пошел вон! Убирайся ко всем чертям вместе с Раисой и… этой…. девчонкой! Она мне не дочь! Она… она… неизвестно кто… Ненавижу… Я вас всех ненавижу!!! Убирайся!!! И никогда больше не попадайся мне на глаза!!!
Гарик горько покачал головой, посмотрел на нее со смесью жалости и, как ей показалось, презрения.
– Хорошо, – сказал он. – Уйду. Но приду позже. Когда Раиса вернется из рейса.
назад<<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 >>>далее